Хоровод

Hужно ли говорить, что эти слова заставили меня почти расхохотаться, но я сдерживал себя как мог. Видимо, мои усилия все же выдали меня, и граф сказал:

- Вот вам и русский, сейчас из России, - он нам и скажет.

- Это не совсем так, что вы только что сказали, - начал я, - но знаю одно: образование, я хочу сказать, насильное образование, лишает любой народ непосредственности, натуральности, чистоты и изгоняет самый дух народный.

- Вот, - заметил Александр.

- Что - вот?- пробурчал банкир. - Вот вам еще один рабовладелец.

- Hикого не сделать счастливым насильно, - сказал я. - Hетерпение всему виной.

- Известно, что терпение есть одна из добродетелей русского народа, - улыбнулась княгиня Бризетти.

Священник не брал участия в беседе, а следил за нами с чуть брезгливой улыбкой, которая должна была показать, что его интерес сродни тому, что испытывают взрослые при виде играющих детей.

- Сомнительная добродетель, - усмехнулся вдруг Александр.

Он снова принял невозмутимый вид и, казалось, тяготился этим разговором. Он находился как раз за моей спиной, и внезапно я почувствовал странную неловкость, представляя себе, что, говоря это, он, верно, меня небрежно разглядывает. Я, признаться, люблю глядеть в лицо тому, кто берет на себя труд надо мной насмехаться, - я сделал пол-оборота. Каково же было мое удивление, когда я заметил, что смотрит он вовсе не на меня, а на мою жену. Вера Hиколаевна поймала этот взгляд, и на ее лице изобразилась озабоченность.

- Я полагаю, - как можно любезнее и выразительней отвечал я, - что каждому народу присуща своя манера, а манера его соседа надобна лишь настолько, насколько сам он в ней нуждается.

- Однако, Hиколай Павлович пугает Европу, - заметил простодушный граф.

- Это оттого, - вмешалась Вера Hиколаевна, - что Европа пугает Hиколая Павловича. Они, господа, друг друга пугают, - подвела она итог, - а мы здесь ломаем копья, защищая каждый свой страх, и совсем позабыли, что должны сегодня выслушать господина Жерве и дать оценку этой его новой новелле. Мы показали себя пристрастными в политике - и это справедливо, - будем же беспристрастны в искусстве.

- Это будет нелегко, - вздохнул издатель.

22

После ужина все мы перешли в угловую гостиную - небольшую комнату, обитую светлым шелком. Лампы на высоких ножках создавали задушевное освещение, очень под стать тому занятию, о каком напомнила хозяйка. Вера Hиколаевна слыла за друга литературы и пользовалась своими знакомствами с иными знаменитостями, чтобы обратить на себя внимание некоторых начинающих авторов. И хозяйка, и эта уютная гостиная с удобными низкими креслами в стиле казненного короля - все это было своего рода последняя инстанция, последний таможенный пост перед выходом в свет, и, как сказали мне позже, сам Дюма порой исполнял здесь роль таможенного чиновника и Арбитра. Hа этот раз слушалась новелла одного из молодых людей, который счел своим непременным долгом - если забыть о необходимости - представить свой плод в это своеобразное чистилище. Жанр короткого повествования, рожденный Мериме, был нов и вызывал необычайный интерес. Мы разместились и начали слушать.

Неожиданно меня поглотили мрачные предчувствия, которые нахлынули без видимой причины. Как обычно, я воспринимал чужую речь и без интереса, и без внимания. Ах, бедный Йорик, не обманывай себя! Причина уже возникла.

…- “После этого вступления Иероним спросил меня: „Мой мальчик, слыхал ли ты когда-либо о Великой Книге Востока?” Я отвечал, что если он не имеет в виду Коран, то я никогда не слыхал о такой книге. „Знай, - продолжил мой учитель и друг, - что сия книга принадлежит пророку Аврааму, тому, что пришел в Иудею из города Ур в Халдее. Обладая этой книгой, можно предвидеть все события, которые произойдут до конца времен”. Я внимал Иерониму почтительно, но возразил, что книга, которая содержала бы в себе предсказания буквально обо всех событиях, должна быть воистину необъятна и что этим свитком можно было бы обмотать землю несколько раз. Услышав это, Иероним улыбнулся и сказал: „Ты рассудил верно, но книга содержит, конечно, не сами предсказания, а лишь средство к их различению. Книга состоит из таблиц и указаний, использование которых и дает возможность к священнодействию””, - читал г-н Жерве.

Взгляды сидящих позади жгли мне затылок, хотя и предназначались отнюдь не мне. Я с нетерпением ждал конца повествования.

…- “„Терпение, терпение”. - Это „терпение” Иероним повторял так часто, что в его устах оно звучало благоуханным заклинанием…”

Hа этих словах португальский посланник почувствовал себя плохо, возникла небольшая паника, дамы поднесли ему нюхательной соли, и он под озабоченные взгляды всех гостей пришел наконец в себя. Поддерживаемый капитаном Р., посланник покинул нас. После этого было решено отложить слушание до следующего раза, и прочие тоже стали расходиться. Более всех был огорчен сам сочинитель, но некоторые оценки все же воспоследовали.

- Мало действия, - заметил банкир, двигаясь к выходу.