Хоспис

Да ведь и убил-то себя сам. Чем? Не табаком, хоть курил нещадно. Не голодом! Люди голодают, и ничего, на тот свет не уходят. Что же мне в себе не понравилось? Я слишком близко подошел к смерти, и она, бать, она меня тут же сцапала. Близко подплыла приманка. Рыба – клюнула. А не отвертишься.

Я шел и утешал себя всякой чепухой: вот все равно ведь наступит всемирная гекатомба, нельзя будет остановить эту последнюю войну, хоть мы все, люди, и тщимся, и изворачиваемся, придумываем разные придумки: отодвинем! заговорим ей зубы! всех обманем, что ее не будет никогда! – нет, врете вы все сами себе, будет. Еще как будет. И вот я думал так: если всемирная гибель точно будет, так что же плакать о смерти одного человечка? Одного-единственного? Не обезвредим мы бомбу! А уж свою смерть и подавно. Она идет, и она придет! А о ней не принято вот так, во всеуслышание! О ней все молчат, и зубы на крючок!

Каждый знает: его не станет. Знал и я, я шел, мне главное было дойти. Я старался делать спокойный вид. Мучился кашлем. Люди совали мне булки, деньги, зачем-то минеральную воду. Я-то со своей смертью как-то странно смирялся. Ну, будет, пусть будет! Но вот с будущей всеобщей могилой – нет, почему-то никак не хотел согласиться. Как это так, мы все возьмем и враз, скопом, сами себя истребим?! Ну сумасшедшие же. Безумцы, иначе и не скажешь! Все во мне прямо восставало против этой общей обреченности. Значит, мы все идиоты! Нам и правда место на свалке, если мы вот так сможем – сами себя! Чик, и нету нас на земле! Эх как просто!

А может, бать, так уже было много раз? Много раз люди сами себя убивали? А потом все начиналось сначала? Где-то я про это дело читал. Последняя битва! Разнесем все в пух и прах. А потом опять – жечь костры, глодать кости зверей, убивать чужое племя. В шкуры кутаться. Все повторяется, батя! Все повторяется! Разве мы сами от себя убежим? Да ни в жизнь! Такими уж мы уродились!

Или, хочешь сказать, кто-то нас родил таких?

А самые лучшие из нас, самые добрые, все брешут и брешут нам о том, что настанет золотой век… что будет у нас у всех райская жизнь…

Несбыточно! Мы давно уже глядим в холодную рожу космоса. Мир бесчеловечен. На кой в него затесался человек, не пойму! Вот они, красивые звезды. Сколько раз я на них глядел! И в Мехико, среди развалин этих, завалов… и в Сирте… и в Италии… и в Таиланде, когда рыбу на сковородах жарил и йодистый этот, гадкий запах нюхал… и в Марселе… и в монастыре том в горах, монахи и так каждую ночь на крышу поднимались и гудели свои дурацкие мантры… Красивые, да! И порядок такой в них, будто их кто-то по черноте сознательно рассыпал. Но мертвый это порядок, батя. Мертвый! Не нужны мы этим чёртовым звездам. И они нам не нужны. А мы все туда рвемся, к ним… рвемся, рвемся, – зачем? Чтобы гордость свою потешить? Или себе подобных найти? Ну да, все орут: братья! братья наши там, в небесах! протянем им руку! и, может, они нас спасут, бедняжек! мы-то сами не можем! слабаки!

И верно, бать, слабаки мы. Да, слабаки, если в небо головы задираем и ищем там то Бога, то инопланетян, зовем, вопим: придите и спасите нас! владейте нами! Ха, владейте! Мы, простые люди, ничем не владеем. Владеют – непростые. Догадайся, кто.

Я уж давно догадался.

Судьба наша такая. Как это в гимне твоем пелось, ну, под который ты родился: никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой! Отличная песня. Вот в точку все. А раз они все спасенья не дадут, тогда – гуляй, казак! Взрывай на рынках народ! Насылай войска на любую землю! Бомби ее к едрене-фене, владей ею! Хоть миг. А там ты помрешь. Так успей повластвовать. Ты же так этого хочешь. Хоть немного, пока не сдох, побыть Богом, а может, царем и героем.

Батя, вот честно, ты веришь в Бога? Только честно. Я мало видел верующих! Даже те, кто совершал обряды эти всякие, отворачивался от своих икон, от своих Коранов – и грешил. Все в руке Божией, я это тоже сто, тысячу раз слышал. И, только ты не смейся… и сам… пытался повторять! Это меня один зэк научил, там, на северах. Он сам неверующий был. Но мне, стервец, посоветовал: ты, мол, так втихаря время от времени повторяй: "Господи, да будет воля Твоя, а не моя". А зачем это, я его спрашиваю. А затем, смеется он, что мы на самом деле не знаем, есть Бог или нет! А вдруг Он есть! Я выучил эти слова. Но нечасто их повторял. Немного там, в "ПОЛЯРНОЙ ЧАЙКЕ", поталдычил – и забыл.

Ну не чувствовал я себя никаким таким дитем, которому нужен любящий отец. Не хотел я припадать ни к чьей груди! И каяться тоже не хотел! Я знал: я великий грешник, если по-церковному. И я сделал свой выбор. Какой еще там Бог? Я сам! Мы – сами! И я все, все всегда делал сам. Даже поганое дельце, но сам. Батя, ты же вырос вот в стране, где тебя учили: трудись на благо человека! Человек царит! Он начало и конец всего! Все во имя человека, для блага человека! Так вам твердили в школе?!