Хозяева и бенефициары глобального хаоса. Как победить в битве за будущее

Богатейший архив Герра содержит множество материалов из личных архивов Ивана Бунина, Бориса Зайцева, Ирины Одоевцевой, Юрия Анненкова, Георгия Адамовича и других крупнейших культурных деятелей эмиграции, со многими из которых этот французский филолог-славист был хорошо знаком. Рене Герра основал и возглавил Ассоциацию по сохранению русского культурного наследия во Франции.

Белая эмиграция

– Известно, что многие эмигранты первой волны не хотели брать французское гражданство, поскольку жаждали возвращения в Россию. В той среде было немало дворян, крупных и мелких предпринимателей, потерявших в России социальный статус, дома, землю, промышленные предприятия. Может, они стремились в Россию еще и потому, что хотели всё это себе вернуть?

– То, что вы сказали, обычно говорит французская левая интеллигенция, а точнее, французские социалисты и коммунисты. Я знал лично сотни белых эмигрантов. Начал общаться с ними в 1958 году. Русская эмиграция была очень разношерстной. Аристократы, часто разорившиеся, были меньшинством. Большинство составляли преподаватели, врачи, адвокаты, литераторы, художники. Шкурных интересов у этих людей не было. Меня всегда поражало, с каким достоинством здесь, в Ницце, в Каннах они доживали свой век. Они с кротостью примирились со своей судьбой. Это то, что меня покорило. В массе своей это были простые люди. Князья попадались, но крайне редко. И что это были за люди, кстати сказать. В Каннах нашим соседом был князь Александр Сергеевич Гагарин, адъютант военного министра, староста храма Св. Михаила, а в Ницце жил Николай Николаевич Оболенский, с которым я дружил. Он был поэтом, писателем и никогда не говорил: «Я – князь!» Он был аристократом духа. Это в нынешней России все пытаются как-то возвеличиться, преклоняются перед титулами. Понимаете, когда я вернулся из своих первых поездок в СССР в 1960-х годах, русские эмигранты стали меня расспрашивать, как там да что. Я рассказывал то, что видел. Они не хотели меня слушать: не желали, чтобы об их родине говорили плохо.

– Какие именно неприятные впечатления были у вас от поездок в Советский Союз?

– Знаете, я понял, что такое советская власть, когда зимой 1968 года бывал у Корнея Чуковского в Переделкине. Привез последнюю книгу Бориса Зайцева «Река времен», только что изданную в Нью-Йорке, которую автор просил ему передать. Чуковский меня угощал, мы беседовали. Корнею Ивановичу тогда было уже далеко за 80. Он захотел пройтись со мной и сказал: «Рене, пожалуйста, если мы кого-то встретим, я скажу, что вы Герасимов, из Тамбова, аспирант, собираетесь писать обо мне». Великий детский писатель, крупный литературный критик, друг Блока, Гумилева, Ахматовой, Ремизова вынужден вот так унижаться и врать! По дороге мы встретили Роберта Рождественского, и Корней Чуковский, представляя меня, сказал: «Роман Герасимов, аспирант из Тамбова». Это все равно, что мы сейчас с вами сидим, разговариваем, ко мне заходит сосед, а я ему, представляя вас, говорю: «Это – друг моего друга из Италии». Бред! Хотя ошибочно думать, что во Франции полностью отсутствует доносительство.

– Цитата из «Окаянных дней»: «Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские». Почему московские «подлее и гаже»?

– Французская революция произошла в XVIII веке. Что Бунину было до Дантона и Робеспьера! Давно ушедшие персонажи.

– Крови французские революционеры пролили достаточно. Не только Людовика XVI отправили на гильотину, но и многих других.

– Эти ужасные события не растянулись, как в России, на 70 лет.