Хозяйка

После обеда гуляли всей семьей. Клава опять рассказывала про Шурку и еще про Лешку: что, наверное, Лешка пьет, потому что при своих заработках ходит в грошовом костюмчике. На деревенскую работу, всякий знает, и надо одеваться поплоше — какой ты работник, если станешь беречься грязи?! А Лешка и в клуб приходит такой же — значит пропивается, хоть его и не видели пьяным. Уже прибегала на почту Маруська, спрашивала: как она, Клава, думает, — переменится Лешка, когда женится, или нет? И Клава сказала, что тут много зависит от самой Маруськи, но что она, Клава, думает все-таки, что Лешка женится — переменится!

Валентин слушал молча. Оживился он, только играя с Люськой в «ловишки» да еще когда встретили нового зоотехника Ухтина.

— Здравствуйте, Павел Николаевич! — радостно сказал Валентин. — Вы, я слышал, составляете новые рационы?

— Здравствуйте! — хмуро отозвался молодой зоотехник. — А вы что же, животновод?

В колхозе он был недавно и многих не знал.

— Да нет, я не животновод, я Мазуров! — объяснил Валентин. — Учусь в областной школе колхозных кадров… — И солидно добавил: — Очень меня интересует научная постановка животноводства.

Пока они говорили, Клава стояла поодаль и удерживала Люську, — девочка тянула дальше, требовала:

— Идем гулять!

От разговора с зоотехником Валентин даже вспотел.

— Ух, и ученый! — сказал он с уважением. — Такого наговорил про белки, углеводы да витамины, я едва понял!

На этот раз молчала Клава.

Потом Люська устала и захотела спать. Валентин взял ее на руки. Люська обняла его, но тут же заснула, и ручонка бессильно повисла за отцовской спиной. Валентин бережно отнес дочку домой, положил на постель, сказал Клаве:

— Схожу потолкую с бригадирами…

Клавдия поворчала:

— И часу дома не посидишь. Как все одно на угольях…

Но удерживать не стала, а то еще подумает, что ей без него скучно. Очень нужно! Пускай идет…

— Я быстро! — пообещал Валентин.

Бригадиры сидят на ступеньках правления, курят и разговаривают, ожидая председателя. Виктор Ветелкин из Красненкова и Пеньков из Копышева здороваются и продолжают спорить о чистых и занятых парах, а Кузьма Маслюков, тощий и крикливый бригадир из Грачевки, радостно восклицает:

— А-а, Валентин! Ну, как там, в школе? Выучил, наконец, долбицу умножения?

— Мы ее и раньше знали, — спокойно отвечает Валентин. — А вот чего я вам хочу сказать, бригадиры: неправильно вы храните навоз в буртах, в буртах навоз горит.

Маслюков восторженно шлепает себя по худым коленям:

— Да ну? За это люблю!.. Ну, давай, давай, научи!

Валентин говорит так громко, что Ветелкин с Пеньковым повертывают к нему головы.

— Навоз и должен гореть, иначе не перепреет… — равнодушно отзывается Пеньков.

— И вовсе не должен гореть. Навоз надо укладывать в ямы, поплотней утрамбовывать. Тогда он перепревает медленно и получается такой красный, рассыпчатый…

— Рас-сып-ча-ты-ый?! — Маслюков изображает недоумение. — Это зачем же?

— По мне какой-нибудь, лишь бы побольше! — говорит Пеньков, затаптывая папиросу.

— Навозу мало, а почему торф не берете? — гремит, воодушевляясь, Валентин. Он показывает рукой: — Вон, под лесом, сколько хочешь! Немножко, правда, кислый, надо бы извести… Да и вообще почвы у нас закисленные…

Привлеченные шумным спором, останавливаются на дороге колхозники, а Степанида Кочеткова, которая идет на ферму, задорно кричит:

— Так их, Валька! Пусть знают, почем фунт лиха! Потяжелели наши бригадиры, заелись…

И, любуясь, смотрит на Валентина насмешливыми и немного грустными глазами.

— А может, сахарком посыпать землицу-то? — сощурившись, спрашивает Маслюков.

— Ты прошлый раз считал — вышло двести тонн извести, да и то не на все поля, — лениво возражает Пеньков. — Где ее взять, известь-то?

Валентин отвечает, что на Кузьминском лежит бесхозяйная фосфоритная мука, даром бери.

— Фосфоритная мука? Фью-ю! — насмешливо свистит Маслюков. — Ее б по коробкам рассыпать да продавать девкам на пудру…

— Ты когда-нибудь пробовал ее рассевать? — спрашивает Пеньков. — Сплошной туман в поле, не прочихаешься…

— Она больше в воздух летит, — подхватывает Маслюков. — В землю еще то ли попадет порошинка, то ли нет — бабка надвое гадала.

— Ничего! — гремит Валентин. — Туда же сядет, на землю… Просто нет у вас желания работать по науке — и все!

— По науке мы чумизу сеяли, — говорит Маслюков. — Хоть бы на смех уродилось зернышко, одна трава!

И только Ветелкин спрашивает, вытащив затрепанный бригадирский блокнот:

— Сколько, говоришь, муки-то? Десять тонн? Угу…

— Вон, спорите о парах, — продолжает распаленный Валентин, — а какие могут быть у нас занятые пары? На паровом поле с сорняками боремся, а рядом — у дороги, под заборами, на опушке — вот они, сорняковые семенники! Растут сколько хочешь и обратно сеются на поля… Решетом воду носите, бригадиры!

— Станешь бригадиром — иное запоешь! — равнодушно отзывается Пеньков. — Тут, брат, только б поспеть в сроки… А урожай что ж, неплохие у нас урожаи, не как у соседей.