Священник нервно сглотнул, его руки дрожали, пока он пробовал сплести пальцы в молитвенном жесте, но это выглядело скорее как тщетная попытка скрыть панику.
– Леди, я, конечно, сделаю всё, как вы говорите, – быстро произнёс Боррель. – Просто жители тут… люди непросвещённые, да ещё и эти дикие старинные обычаи…
– Значит, займитесь их просвещением, – отрезала я. – Ваша задача здесь – не только смирять плоть, отец Боррель, но и наставлять паству на путь праведности. Не хотите же вы, чтобы о таком плачевном состоянии духовной жизни вверенной вам деревни узнали в столице?
Я отвернулась от Борреля, давая понять, что наш разговор закончен. Вступать в полемику с этим человеком не было никакого желания. Направляясь к выходу, я услышала, как он что-то бормочет под нос, возможно, молитву либо просто прощальные слова своим осетрам и перепелкам. Но меня это уже не волновало.
У двери я обернулась и сказала с легкой улыбкой:
– К слову, отец Боррель, постарайтесь хотя бы убедиться, что ваша «корочка хлеба» не превышает по весу самого рябчика. Сомневаюсь, что такой «постный обед» сможет кого-либо убедить в вашем смирении.
Я развернулась и вышла из храма, чувствуя, что староста плетётся позади, не зная, что сказать.
Сегодня был первый шаг к наведению порядка в этой деревне, и я не собиралась останавливаться.
На улице я задержалась только возле Ванко, который стоял неподалеку от дверей церкви. Увидев моё спокойное выражение лица, тот, очевидно, разочаровался.
Проследовав к своей карете, я уже мысленно набрасывала план действий.
Оказывается, после того как я получила права главы рода, я вот вообще не с того начала. Особняк – это особняк. Он, конечно, был не в отличном состоянии, но вполне себе можно было жить.
А вот деревня… не только в нищете ведь дело.
В традициях. В верованиях.
В том, что под нож традиций и народных фантазий часто клали человеческие судьбы.
До сих пор.
Когда мы сели в карету и отправились забирать Лаора и девочку, Сарочка вдруг заговорческим тоном спросила:
– Я вот шо мозгую, Аделька… а ты не находишь, что крестьянушки-то у нас больно наглые? Тот же Ванко вообще не стесняясь тебе в глаза пялился, словно уверен, что ему ничегошеньки за такую развеселую личную жизнь не будет.
– Ты права, – медленно кивнула я в ответ. – И мы обязательно выясним с чего это такое поведение.
Глава 17
Дорога обратно прошла в напряжённом молчании. Я устало откинулась на спинку мягкого сиденья кареты, глядя сквозь запотевшее окно на пролетающие мимо заснеженные пейзажи. В голове роились мысли о том, как привести деревню в порядок. Построить школу, дороги, раздать одежду и поставить забор – всё это я могла сделать, и, возможно, даже хватило бы денег. Но это не изменит самих людей. И проблема была именно в этом – большинство из них устраивало собственное положение. И это было самое грустное.
То, как мать по сути продавала свою малолетнюю дочь за кобылу…
То, как вел себя Ванко – мужчина был уверен, что наказания не последует. Значит, так оно и было, и стоит проверить слова старухи Агафьи про двух других девушек, а ещё узнать про пропавшую жену. Безнаказанность ведет к вседозволенности, а это ни к чему хорошему никогда не приводит.
Милуша, спасённая девочка, сидела напротив, крепко обнимая себя за плечи и не отрывая взгляда от пола. Словно бы еще не верила, что все осталось позади. И даже ожидала, что на полпути я передумаю и выгоню из экипажа. Я хотела её успокоить, но сил на разговоры не было. Решила отложить беседу до прибытия в поместье. В конце концов, у меня есть экономка, которой можно поручить заботу о ней.
– О чём задумалась, Адель? – вдруг спросил Лаор, отрываясь от созерцания снежного леса. Его голубые глаза с любопытством смотрели на меня.
– Пытаюсь понять, как помочь этим людям, – ответила я, не поворачивая головы. – Но кажется, что чем больше думаю, тем меньше понимаю, что делать.
– Это сложный вопрос, – согласился инкуб. – Нельзя изменить людей против их воли.
– Зато можно изменить обстоятельства, – вставила Сара, порхая вокруг нас в небольшом пространстве кареты. Её страницы тихо шелестели, и это, можно сказать, успокаивало.
– Но хватит ли этого? – вздохнула я. – Если они сами не хотят перемен?
– Может, они просто не знают, что могут жить иначе, – предположила гримуар, её голос звучал мягко и задумчиво. А потом она обратилась к наемнику: – А ты о чем думаешь, Лаорушка?
– О копеечной пенсии, – хмыкнул он, посмотрев на нее. Растрепал длинными аккуратными пальцами золотые кудри и устроил одну ладонь под подбородком, окидывая нас внимательным взглядом. – Теперь размышляю о ближайшем будущем и не нахожу покоя.
– Ну да, на пенсию чашку жемчужной икорки не купишь, – подтвердила Сарочка.
– Зато на зарплату попа буду шиковать каждый день, верно? Кажется, придется сменить род деятельности.
Я понимала, что он шутит, потому что каждое его слово сквозило иронией, но из горла вырвался смешок. А перед глазами возник образ Лаора, одетого в рясу, который восседает за столом и вкушает постный обед. С корочкой хлеба и тонной деликатесов.