Хозяйка Мельцер-хауса

Из-за произошедшего наверх за подарками поднимались не вместе, а группами по несколько человек, поскольку кому-то приходилось оставаться в лазарете на тот случай, если там снова что-то случится. Ханна пробыла в больничной палате целый час, сидя на стуле у дверей террасы, и, хотя ей дали шерстяное одеяло, она ужасно замерзла. Однако больше всего она боялась, что кто-то из раненых опять начнет выть и метаться. К счастью, все затихли, во многом благодаря идее фройляйн Шмальцлер дать пациентам по рюмочке шнапса. С медицинской точки зрения это было что-то само собой разумеющееся.

Около двух часов ночи Ханну сменила Эльза, которая, не успев сесть, тут же уснула. Ханна должна была перемыть всю посуду, поэтому только после трех наконец смогла подняться в свою комнату. Она тут же увидела, что Мария Йордан уже легла спать, окончательно присвоив себе новую перину. Однако Ханна слишком устала, чтобы расстраиваться или злиться по этому поводу, ей даже не мешал громкий храп бывшей камеристки. Не раздевшись до конца, она забралась в свою кровать и, съежившись от холода, свернулась калачиком: комната не отапливалась, поэтому в ней было ужасно холодно. Она закрыла глаза и увидела перед собой лицо Григория, но так быстро провалилась в сон, что не успела даже пожелать ему спокойной ночи и счастливого Нового года. В темном царстве Морфея не было ни сновидений, ни забот, ни радостей.

– Ханна! Вставай! Быстро! – Эти торопливые слова она услышала как-то неясно и поначалу была твердо уверена в том, что это сон. Ну не могла же фройляйн Шмальцлер стучать в дверь ее комнаты. – Ханна! Ты не спишь? Одевайся и иди за доктором. Он не подходит к телефону…

Спросонья она заморгала – в помещении стоял полумрак. Была ночь или, самое большее, раннее утро. Кто-то приоткрыл дверь комнаты, и в темноте показалась полоска света.

– Скажи, что ты встаешь, балда, – прошипела Мария Йордан, лежа на соседней кровати. – Быстро. Пока она не начала светить тут фонарем!

В голове у Ханны было туманно, пока она поняла только то, что ее разбудили посреди ночи. Что случилось? Сходить за доктором? Пешком, пробираясь по снегу в эту лютую зимнюю стужу?

– Я… я уже иду.

– Одевайся потеплее! – приказала Шмальцлер, которая теперь заглядывала в щелку двери. – Надень сапоги и шапку. Ты должна привести доктора Грайнера!

– Я сейчас, фройляйн Шмальцлер.

Дверь снова закрылась, и Ханна зажгла газовую лампу, чтобы одеться. Из-под одеяла на соседней кровати снова выглянуло бледное лицо Йордан. Как жаль, что Шмальцлер ее не обнаружила! И в этом не было бы вины Ханны.

– Нужен доктор, – прошептала Йордан. – Тут случилось что-то неладное. Последним ушел господин Мельцер-старший.

Ханна не удостоила ее ответом. Разозлившись, она быстро надела платье, пальто, накинула шерстяной платок. В левом сапоге была дыра, но до этого никому не было дела. Почему именно она должна идти к доктору в такую тьму? Почему не Эльза или Августа? Ах, если бы на вилле был Гумберт, то пошел бы он.

– Смотри, чтоб никто не убил тебя, – дружелюбно предупредила ее Йордан, спокойно поворачиваясь на бок и засыпая. Ханна пожелала ей дурных снов и, спотыкаясь, спустилась по лестнице. В кухне никого не было, на плите стоял чайник с остатками теплого мятного чая. Она налила себе чуть-чуть в кружку и выпила, чтобы во рту был более приятный вкус.

– Ага, вот и ты! – Фройляйн Шмальцлер была в белой ночной рубашке, на ее плечи было накинуто шерстяное клетчатое одеяло, а на голове красовался старомодный кружевной чепец. Ее лицо показалось Ханне слишком морщинистым, а нос выглядел более длинным и тонким, чем раньше. – Доктор Грайнер живет на Аннаштрассе, дом тридцать три. Ты знаешь, как идти? Возьми фонарь, еще темно. И поторопись!

– А что случилось?

– Госпоже Бройер вдруг стало очень плохо. Ей совсем худо.

«Небось опять глупые прихоти, – зло подумала Ханна. – Держу пари – приведу доктора, а она вскочит как ни в чем не бывало».

Она закуталась в платок и вышла во двор через служебную калитку. Ее встретил ледяной ветер, смешанный с колючими снежными кристаллами. Электрическое освещение было включено, так что она могла разглядеть заснеженную ротонду, а еще дальше – часть аллеи, ведущую через парк на улицу. Деревья в своих снежных одеяниях выглядели, как причудливые призраки: они поднимали свои узловатые руки над головами и протягивали их прямо к ней.

– Ханна!

Она испуганно вздрогнула. Из главного входа вышел молодой господин Мельцер в меховой шапке и пальто.

– Да, милостивый государь… Я уже иду.

– Оставайся тут, – сказал он. – Я пойду сам.

В свете уличных ламп она разглядела, что выглядит он очень встревоженно. Он слегка улыбнулся ей и отправился в путь.

Вернувшись на кухню, она застала повариху, разжигающую плиту.

– У нее выкидыш, – сказала та. – Истекает кровью, бедная девочка.

25

– Il est completement fou!

Гумберт слышал французскую речь сквозь шум и гам. Он постоянно улавливал французские слова, восклицания, шутки, длинные реплики, смысл которых не понимал, и даже ругательства. Оглушительный шум мешал ему разобрать хоть что-то из услышанного.