Хозяйка Мельцер-хауса

– «Ах, Сабина, Сабинка, не женщина – картинка», – браво запел он.

Певице удалось подобрать аккомпанемент, она сыграла мелодию и заставила его спеть второй куплет. Когда он закончил, она внимательно посмотрела на него.

– Ну, что ж, неплохо, – таков был ее вердикт.

Затем она начала задавать ему самые разные вопросы. Как его зовут? Чем он и занимался до сих пор? И почему ему хочется на сцену? Чтобы стать богатым и знаменитым? И выступал ли он уже перед публикой? А не остаться ли ему лучше на своем надежном камердинерском месте?

Он отвечал, запинаясь и все больше запутываясь, говорил какие-то несвязные вещи, а когда она лукаво спросила его, не выступает ли он, переодевшись в женскую одежду, он совсем был сбит с толку.

– Надеюсь, вы шутите, милостивая госпожа. Тогда я хотел бы откланяться…

Она сидела неподвижно, как будто совсем не слышала его, и выжидала, когда он подойдет к двери.

– Тот, кто хочет получить эту профессию, молодой человек, должен быть одержим ею, – произнесла она жестко. – Для него в жизни должны существовать только три вещи. Театр. Театр. И еще раз театр. Он будет жить в крошечной каморке, есть и спать урывками, гримируясь и накладывая ресницы, подвергаться насмешкам, терпеть злобные речи завистливых коллег, подлизываться к господину директору – и все это ради своей мечты… – Гумберт уже схватился за ручку двери. Зачем она рассказывает ему все это? Он не был фанатиком. Он не собирался обрекать себя на нищету, голод и разочарование. – Есть куча безумцев, которых это не пугает. Они будут пробовать снова и снова, но никогда не добьются успеха, потому что им не хватает одного: таланта.

«Ну все, с меня хватит», – подумал Гумберт и надавил на ручку – дверь распахнулась. На пороге лежали несколько букетов и три свертка с подарками – он перешагнул через них.

– А у вас, молодой человек, его предостаточно!

Он остановился посреди коридора. Она что, смеется над ним? Однако фраза слишком льстила его тщеславию. У него был талант. И этого таланта у него было даже предостаточно. Она ведь так и сказала. Или он неправильно понял?

Когда он обернулся, она стояла у двери, засунув руку в карман своего пеньюара. На ее лице застыла маленькая ядовитая усмешка:

– На случай, если ты серьезно хочешь этим заниматься, – сказала она.

Певица вытащила руку из кармана и протянула ему визитную карточку с берлинским адресом на ней.

– Это так, один маленький балаган, – сказала она. – Скажи им, что я тебя рекомендую.

Он повертел в руках маленький клочок бумаги. Берлин! И как она себе это представляет? Когда он поднял глаза, Роза исчезла. Молоденькая горничная, присев на корточки, собирала цветы и подарки. Она посмотрела на него, улыбнулась и отнесла все в гостиничный номер. Дверь за ней закрылась.

Гумберт прошел по коридору, спустился вниз по лестнице, пересек вестибюль, где портье в темной ливрее спросил его, может ли он ему еще чем-то помочь. Он что-то сказал в ответ и дважды прокрутился, прежде чем выйти из вращающейся двери на улицу. Он словно парил надо всем, чувствуя триумф и пребывая на вершине счастья, затем резко впадал в отчаяние, падал духом, но потом вновь обретал надежду. У него был талант. Ему будет рукоплескать публика. Он добьется успеха. В Берлине.

«Я же никого не знаю в Берлине, – с грустью подумал он. – И что дальше? Я же совсем один. Если бы со мной поехала хотя бы Брунненмайер, но ее не вытащить с виллы. И уж тем более в Берлин. И тогда мне придется уволиться. С такого хорошего места…»

Он случайно попал в толпу, которая увлекла его с собой. Слышались грубые шуточки, смех, пахло дешевой выпивкой.

– Долой эксплуататоров!

– Вся власть Советам!

– Разоружите полицию!

– Аннулируйте военные облигации!

И только когда кто-то крикнул ему на ухо, чтобы он шагал в ногу, Гумберт понял, что попал на одно из уличных шествий. Он испуганно огляделся вокруг. Он вклинился в плотную людскую массу на Максимилианштрассе: толпа устремилась к Перлахбергу, мужчины и женщины всех возрастов, взявшись за руки, шумели, кричали и пели неизвестные песни. Большинство из них – рабочие или вернувшиеся с войны солдаты, были и женщины, которые вели себя, как мужчины, размахивая кулаками. Время от времени он видел и одетых получше мужчин, студентов с дикими глазами и сияющими лицами, они выкрикивали все новые и новые лозунги и увлекали за собой остальных.

– Да здравствует международная революция!

Гумберт оторвался от молодого рабочего, который вцепился в него, и сделал тщетную попытку вырваться из этой человеческой массы. Он споткнулся о бордюр и чуть было не упал, но ухватился за куртку какого-то мужчины и получил несколько ударов в ребро.

– Полиция! – крикнул кто-то. – Остановитесь!

– Вперед! – закричали с другой стороны. – Нас не остановит никто! Идем к ратуше.

– Не стрелять!

Гумберт почувствовал, как его снова охватывает дрожь, появился звон в ушах. Звук самолетов. Глухой грохот разрывающихся гранат. Он дрожал всем телом, ища, где бы спрятаться, и все же понимал, что если он сейчас свалится посреди этого столпотворения, то его затопчут.