Хозяйка Мельцер-хауса

Когда Мари вернулась, его пыл уже угас. Они держали друг друга за руки и разговаривали. О том, что она должна поддержать отца, что производство бумажного волокна – это спасение фабрики и что она должна убедить в этом Иоганна Мельцера, ведь он больше никого не слушает. А Мари просила его никогда не разыгрывать из себя героя, но и не быть трусом. Ему следовало разумно придерживаться середины. И он, улыбаясь, дал ей это обещание. Еще трижды за ночь ее будил жалобный голосочек, в конце концов ей пришлось подняться с постели. Паулю показалось, что сын теперь стал кричать громче и сильнее. На это Мари сказала, что теперь и сестричка возжелала свою долю.

В последний час они спали, прижавшись щеками друг к другу, держась за руки, и видели один и тот же сон. Пронзительный звон будильника вырвал их из из этого состояния, вернув в действительность, которая в холоде раннего утра показалась им неприкрыто грубой. Расставание. Нужда. Возможно, и смерть.

– Полежи еще, любимая, – прошептал Пауль. – Как я не хочу расставаться с тобой в передней или прямо у порога.

В комнате было еще темно, и они не видели друг друга, когда обменялись последним поцелуем. Он был соленым от их слез.

4

– Русские – да они живут, как дикие звери, – говорила Августа. – И спят в одной постели со своими танцующими медведями.

Тяжеленным утюгом она водила по белой льняной простыне, но та не хотела разглаживаться. Ничего удивительного: кухонная плита, на которой горничная разогревала утюг, была чуть теплой. Не хватало угля, да и дров было мало.

– Что, спят вместе с медведями? – Ханна не поверила. – Ну уж это ты придумала, Августа.

– Спроси хоть Грету фон Вислерс, это она мне рассказывала! – защищалась Августа. – Гансль, с которым она обручена, был недавно в увольнительной в Аугсбурге, а он побывал в России.

Брунненмайер скривила свое широкое лицо и саркастически засмеялась. Да уж, слушай этого Гансля – он всегда умел сочинять истории.

Она поднесла к губам чашку чая с перечной мятой и с отвращением отпила глоток: она терпеть не могла эту вонючую гадость.

– Вот кончится война, и я первым делом выпью хорошего кофе из зерен! – сказала она. – А не из этих поджаренных свекольных обрезков или желудей. Из настоящих вкусных кофейных зерен! И положу целую кофейную ложку с горкой на чашку!

Эльза закатила глаза, начистив до блеска серебряную ручку сервировочной ложки. Чистка серебра была тем занятием, которое никогда не кончалось. Только закончишь чистить сахарницы и кувшинчики для молока – уже снова пора начищать приборы и сервировочные блюда. И все же это была легкая работа, не то что выбивать ковры или таскать уголь.

– Фрау Брунненмайер, негоже лелеять такие желания, – сказала Эльза, сложив губы бантиком. – Мы все с радостью должны переносить лишения и тем самым поддерживать наших солдат на фронте.

– И какой же прок для бедных парней от того, что я пью вместо кофе эту свекольную бурду? – сердито возразила Брунненмайер.

– Правильно, – поддержала ее Августа, снова поставив утюг на конфорку. – А говорят, что нашим солдатам во Франции дают и кофе из зерен, и лососину, и омаров.

– Зато в России они должны жрать дерьмо со вшами, – ворчливо парировала повариха. – Августа, подложи-ка еще пару поленьев, иначе глажка никогда не закончится.

Августа тут же нагнулась за поленьями, чтобы исполнить желание поварихи. В отсутствие на вилле экономки госпожи Шмальцлер все решала Брунненмайер, она распоряжалась в том числе и материалом для розжига, которого становилось все меньше и меньше. Эльза растерла окоченевшие пальцы, когда в печи с треском запылал огонь, а Ханна налила себе чашку теплого мятного чая. В прошлом году на лугах они сами собирали перечную мяту, а потом сушили ее. Мятный чай, как говорят, очень полезен для здоровья и вообще оживляет организм и очищает дыхательные пути.

– Ну и что еще рассказывал Гансль про русских? – поинтересовалась Ханна. – Он вообще встречал хоть одного русского, разговаривал хоть с одним?

– Конечно, встречал, – сказала Августа. – Встречал – хорошей пулей прямо в грудь.

Она цинично рассмеялась и, лизнув указательный палец, проверила им, разогрелся ли утюг. Тот зашипел.

– Я имею в виду, знает ли он о них вообще что-нибудь еще, – упорно продолжала расспрашивать Ханна. – Ну, как они живут, что едят. И вообще…

– Глядите-ка, – заметила Эльза, сдвинув на лоб очки, которые она обычно надевала при чистке серебра. – Они прямо-таки не дают тебе покоя, эти русские. Как ты на них пялилась, на этих оборванцев, там, на мостовой. Да, Ханна, ты вконец испорченная девица.

– Это неправда! – вскипела Ханна. – Мне просто было их очень жаль. Вот и все. Я смотрела только поэтому…

Ее возражение вызвало у Эльзы и Августы язвительный смех, в то время как Брунненмайер, как обычно, не вмешивалась.

– Лучше смотри, на кого заглядываться, а то не ровен час принесешь в подоле от русского, – предупредила ее Августа.

– У тебя уже начались месячные, – напомнила Эльза. – Можешь забеременеть. Не успеешь глазом моргнуть.