– Они не с нами. Они дамы привилегированные!
Секунду было совсем тихо, потом Мельцер услышал перешептывание и подумал про себя, что, несмотря на свою дерзость, просто так войти к нему они не осмелятся.
– Ну, пошли же…
– Он не кусается.
– Иди вперед, ты же всегда выступаешь за всех.
– Хорошо. Только тихо, помолчите.
Мельцер приготовился к обороне. Никаких уступок, иначе они выдвинут новые требования, и никаких обещаний. Он делал то что мог. Он не был извергом. Он пытался помочь. Однако он не позволит им оскорблять себя. И тем более на себя давить.
В дверь постучали. Сначала очень робко, потом сильнее. Дождавшись, пока стук стал настолько требовательным, что игнорировать его уже было нельзя, он сказал:
– Дверь не заперта, мои дамы!
Ручка двери опустилась, должно быть, дверь показалась им необыкновенно тяжелой, поскольку она была двойной, к тому же с набивкой. Они стояли у порога, плохо одетые, кто-то в деревянных башмаках, некоторые были даже без пальто, и это в такую холодную весеннюю погоду. Они уставились на убеленного сединами мужчину, который как бы принял оборонительную позицию за своим столом. Их взгляды были исполнены страха, недоверия, гнева и дикой решимости. Первой, кто отважился шагнуть вперед в кабинет, была Магда Шрайнер – тощая, с большим носом, тонкими губами и выступающим подбородком, она напоминала птицу.
– Мы здесь, потому что у нас есть требования.
Он выждал. Обычно его молчание пугало работниц, они становились все более неуверенными, начинали спорить друг с другом, и в результате ему было уже нетрудно избавиться от них.
– Вы абсолютно точно знаете, о чем идет речь, – сказала изящная Эрна Бихельмайер, попытавшись протиснуться вперед своей коллеги Шрайнер. Бихельмайер была лучшей работницей – ставила катушки так, что никто не мог сравниться с ней, проворная как белка, она била все рекорды. Ее муж, Тобиас Бихельмайер, ушел на войну в начале прошлого года. Мельцер знал, что у них четверо детей, а может, и пятеро. Старший сын незадолго до войны начал работать на фабрике мальчиком на побегушках. Тогда еще для всех была работа.
– Я только могу предположить, мои милые дамы. И все же я боюсь, что вряд ли смогу много для вас сделать.
– Не надо красивых слов, – воинственно произнесла Шрайнер. – И никакие мы не дамы. Мы жены и матери, которые выступают за свои права.
– И мы требуем только того, что нам было обещано! – выкрикнула одна молодая женщина из заднего ряда. На голове у нее был платок, так что Мельцер не сразу узнал Лисбет Гебауер, ей едва ли было двадцать. А что она сделала со своими волосами? У нее были роскошные каштановые волосы – обрезала и продала? Как это ни странно, но ему было больно при этой мысли. Даже больнее, чем от того, что он знал – ее семья голодала и у них не было угля, чтобы растопить печь.
– Вы же обещали выплачивать полную зарплату семьям тех рабочих, которые ушли на фронт.
И тут она была права – он действительно обещал это во всеуслышание в августе 1914 года. Тогда все считали, что война продлится всего несколько месяцев, и на многих предприятиях давали такие обещания. Их публиковали в газетах, чтобы как бы засвидетельствовать свои патриотические настроения. Те, что похитрее, дали более острожное обещание – платить только шестьдесят процентов заработной платы. Нашлись и дельцы поумнее, которые вообще воздержались от каких-либо обещаний. И они, к сожалению, оказались правы – только сталелитейные заводы и другие производители военной продукции были в состоянии выплачивать зарплаты независимо от выработки. И не удивительно – там рабочих, ушедших на защиту отечества, заменили военнопленными.
– Мы требуем только то, что нам было обещано!
– Нам нечего есть. Ни молока, ни хлеба. А отпущенный нам картофель весь гнилой…
– Моя мать умерла на прошлой неделе. От голода.
Он дал им возможность выговориться словами и жестами, выпустить пар накипевшей ярости, он очень старался вести себя спокойно. Собственно говоря, чего они так разволновались? Ведь им было намного лучше, чем тем, кого вообще уволили. Разве не ради них он изыскивал возможности получить хоть пару маленьких заказов? Конечно, чистить металлические гильзы было малоприятной работой, но все-таки это было лучше, чем торчать на улице и попрошайничать.
– Мы хотим добиться того, что нам положено! – прокричала Шрайнер. – Денег, которые причитаются нашим мужьям, денег, которые вы им обещали. Это же все читали в газете…
Лицо Мельцера не выражало никаких эмоций, оно словно окаменело. В былые времена он бы давно наорал на эту бесстыжую и вышвырнул бы ее, но после инсульта он уже не тот, что раньше. Было действительно жаль, что здесь нет Пауля. Его сын обладал талантом находить нужные слова и выбирать правильный тон. Ему же, Иоганну Мельцеру, к сожалению, это было не дано.
– Да, в газете это действительно было написано, – сказал он наконец, чтобы успокоить их. – Но если вы внимательно читали, то должны были обратить внимание на слова «пока» и «предварительно».
– Он хочет выкрутиться отговорками, – прошептала Лисбет Гебауер стоящей рядом с ней Бихельмайер.