Хозяйка Мельцер-хауса

– Мамочка! – воскликнула Китти, протягивая обе руки к Алисии. – Позволь обнять тебя, моя самая-самая, любимейшая-прелюбимейшая мама! Мы безмерно счастливы, что у нас есть такая любящая, нежная, заботливая и очаровательная мама. Не могла бы ты сказать нам, сколько же тебе сегодня исполняется? Нет? Ну да, пожалуй, не больше тридцати. Ну хорошо – тридцать один, но не более того. Говори что хочешь – тебе никто не поверит.

Она прошла через комнату, чтобы броситься в объятия матери, и при этом чуть не сбила вошедшую с супницей Ханну. Альфонс Бройер последовал за своей женой, добродушно улыбаясь, как он это всегда делал в кругу семьи, затем позволил себе расслабиться и заключить в объятия виновницу торжества. Мари увидела, как сильно он похудел. Его лицо, раньше всегда сияющее и розовое, теперь странным образом посерело, да и кожа казалась немного дряблой.

– Так приятно снова оказаться здесь, – улыбнулся он. – Какое счастье, что я могу быть вместе со всеми на твоем дне рождения.

Китти поприветствовала остальных гостей, целуя и обнимая их и при этом непрерывно болтая всякую чушь: о своей глупой кормилице, которая вовремя не покормила Хенни, о неудачной мраморной статуе и о госпитале, который был виноват в том, что она уже испортила тут два платья, юбку и пару совершенно новых туфель, спускаясь по лестнице в зимний сад.

– Если бы Йордан не была такой усердной портнихой, то я бы уже ходила голышом.

– Китти! – взмолилась Элизабет. – Пожалуйста, возьми себя в руки!

Пока Ханна очень сосредоточенно разливала по тарелкам суп, Мари узнала, что Йордан теперь три раза в неделю посещает виллу и работает портнихой.

– Ах! – воскликнула Риккарда фон Хагеманн, от удивления приподняв правую бровь. – Разве она не работала на тебя, Элизабет? Ты ведь хотела взять эту женщину к себе камеристкой, не так ли?

Элизабет бросила на Китти негодующий взгляд и сказала, что в данный момент она чаще бывает на вилле, чем в своей квартире.

– Ну конечно же – ты служишь на благо наших бедных раненых, – с сочувствием произнесла Риккарда фон Хагеманн.

Алисия добавила, что была очень рада взять к себе Марию Йордан в качестве швеи. Она уже сшила близнецам очень красивые курточки и перешила для нее несколько платьев.

– В наше время хорошая портниха дороже денег, – заметила Гертруда Бройер.

– Конечно, – добавила Риккарда фон Хагеманн. – Как я понимаю, у нашей Мари тоже большой талант. Разве ты не шила раньше платья для Лизы и Китти?

Мари заметила, что за столом воцарилась тишина, все взгляды обратились к ней. Эта злая старая карга не смогла удержаться от того, чтобы ее уколоть.

Иоганн Мельцер, который до сих пор был погружен в беседу с его преосвященством Лейтвином, отложил суповую ложку и окинул Риккарду фон Хагеманн долгим недружелюбным взглядом:

– Что касается швейных дел, – то я тут мало что могу сказать. Но то, что моя невестка Мари – необычная и талантливая молодая женщина, я могу только подтвердить. И к тому же со всем уважением. Буквально на днях она рассказала мне, как работает машина по производству бумажной нити – в этом она полностью дочь моего старого партнера Якоба Буркарда, без которого не было бы никакой текстильной фабрики Мельцера.

Он взглянул на Мари: растерянная и в то же время тронутая этой неожиданной поддержкой, она не нашла слов, и он продолжил размышлять о судьбе женщины в это нелегкое время. Он всегда был против синих чулков и суфражисток, но женщина, обладающая талантом, должна получить образование. Ни одна страна не может позволить себе зарыть в землю такие таланты. Особенно сейчас, когда так много молодых людей бессмысленно гибнут на полях сражений.

– С честью умереть за родину – это прекрасно!

Кристиан фон Хагеманн бросил эту фразу резким голосом, он покраснел от возмущения и посмотрел на Мельцера, как на строптивого подчиненного. Тесть Мари замолчал, так как не ожидал такого энергичного возражения, зато слово взял Альфонс Бройер.

– Мой дорогой Кристиан, за этим столом, конечно, нет никого, кто бы не поддерживал наше отечество. Однако в вопросе о том, как развивается эта война, я не могу с тобой согласиться. То, что происходит на полях сражений и в окопах, не имеет ничего общего – абсолютно ничего общего – с честью или героической смертью.

Он хотел продолжить свою речь, но предпочел не делать этого, глядя на дам за столом, а вместо этого поднял свой бокал и выпил за тестя.

– Я не хочу всерьез принимать твои слова, дорогой Альфонс, – признался фон Хагеманн. – Я вижу, что ты в душе тяжело переживаешь происходящее, что, к сожалению, случается со многими молодыми людьми, не знакомыми с военной подготовкой, а знающими только жизнь изнеженного бюргера. Военное дело, мой дорогой Альфонс, – нелегкое дело, тут необходимы здоровый дух в здоровом теле, сила воли и дисциплина. Только благодаря своей дисциплине немецкая армия превосходит все другие армии в мире.