– Ох, – только и ответила кухарка, освобождаясь от еды, вскакивая, отряхивая передник и кланяясь. – Ох, барыня, не велите наказывать, уж думала – отдохну маленько перед ужином.129e67
– Мне не за что вас наказывать, Акулина! – фыркнула я. – Просто хотела сказать, что я не доела обед, так что вы как-нибудь его разогрейте на ужин, хорошо?
– Богиня с вами, барыня! Как это так-то?
Кухарка даже перекрестилась, а потом оглянулась на печь:
– Я вам уже замочила селёдочку в молоке, поджарю да с картошечкой, да с огурчиком малосольным, да с капусточкой мочёной…
Я ощутила, как рот наполняется слюной, и проглотила её, сказала с невольным осуждением:
– Акулина, вы хотите, чтобы я растолстела, да?
– Что вы, барыня, у вас такая тоненькая талия…
Отмахнувшись, я снова представила жареную селёдку на картошке и развернулась на выход, бросив на прощание:
– А крылышки всё же приберегите на завтра хотя бы.
У входной двери я была поймана Лесси и жестоко одета в соломенную шляпку и перчатки. Девочка напутствовала меня:
– Нежелательно барыне шляпку снимать, а то веснушки одолеют кожу, а она у барыни такая белая, что завидки берут!
– Я не буду снимать, – послушно сказала я. А потом спросила: – Лесси, тебе купить что-нибудь в лавке?
Девочка опешила так, что я даже испугалась, что она в обморок упадёт. Она прижала руки к груди, на глазах выступили слёзы, и Лесси прошептала:
– Барыня так добра, так добра… Что вы, барыня, разве ж мне нешто нужно, когда я на вашей службе!
– Ладно, брось. Куплю тебе что-нибудь на свой вкус, раз ты не говоришь.
И я вышла на крыльцо, оставив девочку переживать своё нежданное счастье.
Порфирий ждал меня у ворот на передке коляски с вожжами в руках. Увидев, соскочил, согнулся в поклоне и подал руку. Я уже с некоторой привычкой забралась в ненадёжное средство передвижения и сказала кучеру:
– Будь добр и любезен отвезти меня на улицу Язвенную… Ой! Как её там… Где лавки!
– На Язовенную, барыня хотели сказать, – почтительно кашлянул в кулак Порфирий, карабкаясь на передок. – А как же, всенепременно отвезу! Как раз самая торговля чичас.
– А тебе что-нибудь купить, Порфирий? – спросила уже почти машинально и получила ответ:
– Что вы, барыня, рази мне нешто нужно? Вы уж себя побалуйте, барыня, вам-то важнее!
Кучер разобрал вожжи и чмокнул на лошадь. И мы поехали на улицу Язовенную, где располагался старинный торговый центр, а попросту лавки со всем на свете, что было необходимо для женщины и для дома.
Глава 6. Знакомлюсь
Торговая улица – самая посещаемая улица в городе. Из коляски я наблюдала за людьми, которые спешили по лавкам. Большие окна их были уставлены товаром. А под окнами стояли кое-где скамеечки, на которых отдыхали хозяйки, поставив корзину рядом. Деловитая суета, царившая в этом квартале, заворожила меня, и я чуть было не пропустила магазинчик с перчатками на вывеске.
– Порфирий! Остановись! – крикнула кучеру, и он натянул вожжи:
– Пр-ру, бешеная! Вы, барыня, в лавочку зайдите, а я тут неподалёку буду, ежели что. Только ручкой махните – и я тотчас прибегу.
– Договорились, – весело ответила я и сошла с коляски, опершись на его руку. Всё внутри возбуждённо вздрагивало от нетерпения. Покупки, покупочки мои!
На витрине были выставлены мотки ниток, спицы, вышитые или просто тканевые игольницы, отдельно сумочки-кошельки и перчатки. Я даже присмотрела себе пару, которые мне захотелось купить, но даже войти в лавку не успела.
Меня привлёк женский возглас, раздавшийся неподалёку.
– Городовой! За вором! Украл! Ох, Богиня, украл сумку! Городовые, сюда!
Я с любопытством повернулась и даже шею вытянула, чтобы разглядеть подробности преступления. Молоденькая женщина, одетая в очень красивое платье с оборками, драпировкой и мелкими цветочками из ткани, с невообразимой шляпкой на голове и даже с вуалькой картинно всплеснула руками, а на хорошеньком кукольном личике её были написаны ужас и возмущение.
Вор же, мальчишка лет десяти, нёсся прямиком ко мне, пряча под лохмотьями, бывшими когда-то рубашкой, что-то маленькое и блестящее, всё в бисере.
Реакция у меня всегда была отменной. Несколько лет в бизнесе, где в любой момент может прилететь с любой стороны, оттачивают рефлексы. Вот и теперь я, предусмотрительно подобрав подол горчичного кошмара, служившего мне платьем, дёрнулась наперерез парнишке, подставила ему подножку и прицельно толкнула в подворотню, где воришка покатился кубарем к стене.
Никто даже не глянул в нашу сторону, а я подскочила к нему, схватила ещё не очухавшегося мальчика за ворот лохмотьев и тряхнула:
– А ну, отдавай сумку! Сейчас же!
– Барышня, ой не бейте, барышня! – захныкал он, размазывая по лицу кулаком грязь вместе с несуществующими слезами. – Не со зла, барышня, с голодухи! Пустите, пустите!
Я наклонилась к нему, стараясь не вдыхать кислый запах трущоб, исходивший от немытого тела, прошипела:
– Сумку верни и можешь валить на все четыре стороны!
– Голодом, барышня, мучаюся…
Его чёрная от грязи рука сунула мне сумочку, а мне стало его жалко. И правда что, беспризорник, что с него взять… Сказала строго: