Хозяйка замка Ёдо

Проанализировав отношения молодых супругов, Тятя окончательно убедила себя в том, что бояться нечего. Статус её племянницы в Осакском замке не изменится: Сэн-химэ, как и прежде, будет заложницей, чья жизнь и смерть навсегда останутся в её, Тятиных, руках.

В двадцатый день третьей луны Иэясу, отец сёгуна Хидэтады, прибыл из Сумпу в столицу и неожиданно выразил желание побеседовать с Хидэёри. Он долго не позволял себе поступков, ведущих к открытому противостоянию, однако на сей раз незамедлительно отправил в Осаку Ураку Оду с приказом Хидэёри явиться в Киото. Дерзкое требование Иэясу посеяло бурю в Осакском замке.

Тятя спешно созвала на совет ближайших вассалов во главе со смотрителем замка Кацумото Катагири и спросила, что надлежит ответить великому министру. Большинство воинов заявили, что со дня смерти тайко Иэясу Токугава смиренно просил аудиенции у Хидэёри и самолично навещал его всякий раз, когда возникала такая необходимость. С какой же стати теперь он требует Хидэёри к себе в Киото? Как-то это непочтительно. Коли отец сёгуна возжелал повидаться с наследником тайко, ныне взрослым мужем и воином, пусть едет сюда, в Осаку!

Тятя знала, что в Киото её сына может подстерегать опасность, и всё же материнскую заботу перевесил гнев: как смеет Иэясу, вассал дома Тоётоми, отдавать приказы её сыну и своему господину?

— Этот человек ни за что не дерзнул бы проявить подобную непочтительность, будь тайко жив! — с горечью воскликнула Тятя, и собственные слова вызвали в её душе безудержный приступ ярости.

До того момента Хидэёри, присутствовавший на совете, внимательно и бесстрастно слушал то, что говорили другие, но дрожащий от гнева голос дамы Ёдо его растрогал. Ему, в конце концов, было всего девятнадцать лет — неудивительно, что чувства матери пока ещё находили отклик в его сердце и гнев её он считал праведным. Негодование смешалось в его душе с горечью, и чело юного воина омрачилось.

Заметив, что эмоции дамы Ёдо завладели и всеми присутствующими, Кацумото Катагири, до сих пор молчавший, взял слово:

— Однако же если молодой господин не примет приглашение сёгуна, мы окажемся в ловушке — это будет равносильно открытому объявлению войны между Осакой и Эдо. Должен ли я рассказывать вам о последствиях? Дороги назад уже не будет, мы потеряем всё, потому я считаю, что молодому господину надлежит покориться и отправиться в Киото. Иэясу это успокоит — он убедится в том, что против него никто не злоумышляет, и мы избежим столкновения.

Речь Кацумото Катагири была встречена гробовым молчанием. В тот момент Тятя его возненавидела. Этот человек прикрывался благом Хидэёри, а на самом деле думал лишь о собственной безопасности. Если войне суждено разгореться — пусть разгорится! Она, Тятя, безоглядно верит в своего сына. Сейчас, когда он стал взрослым воином, верные вассалы дома Тоётоми воспрянут духом, сплотятся вокруг него, и, быть может, их численность превзойдёт даже самые смелые ожидания!

— Да рассудят нас боги, — холодно произнесла Тятя. — Обратимся за советом к прорицателю Рюгаку Сираи.

— Прекрасно, — невозмутимо кивнул Кацумото Катагири, — я немедленно отдам необходимые распоряжения.

Новое совещание было назначено на следующий день, на тот же час. Тятя ожидала, что на нём будет присутствовать сам Рюгаку Сираи, но он не появился. Божественную волю, изъявленную в процессе обряда укэй[130], огласил Кацумото Катагири. Жрец-прорицатель, по его словам, два раза задал богам вопрос, надлежит ли господину Хидэёри отправиться в Киото, и два раза боги выразили своё одобрение. Тятя была вне себя от возмущения. Кого Катагири надеется обмануть?! Она уже приготовилась обвинить его в подлоге, но не успела — слово взял Хидэёри:

— Боги сочли мою поездку в Киото благом, кроме того, его высокопревосходительство Иэясу — родной отец моего тестя, его высокопревосходительства Хидэтады, а посему сыновний долг велит мне проявлять почтительность к нему, и, если я откликнусь на приглашение, честь дома Тоётоми не пострадает.

Тятя не верила своим ушам. Невозможно, просто немыслимо, чтобы подобные речи прозвучали из уст её сына! Перед внутренним взором на мгновение встал образ Сэн-химэ, которую она уже давно не видела. Уж не жёнушка ли внушила Хидэёри понятие о сыновнем долге перед Иэясу? Эта девчонка, до сих пор остававшаяся в её глазах простой заложницей, внезапно превратилась в угрозу номер один. Теперь это была уже не пленница, отданная на её милость, а остриё меча, направленное прямо ей в сердце.

И между тем Хидэёри был прав: Иэясу действительно приходился отцом его тестю. Как с этим поспоришь?

— Коли молодой господин желает отправиться в Киото, нам остаётся лишь молча принять его решение, — медленно проговорила Тятя, вложив в эти слова, адресованные любимому сыну, весь свой яростный протест.

От её внимания не ускользнул вздох облегчения, прокатившийся по залу собраний, где всё это время царила напряжённая атмосфера ожидания.