Хозяйка замка Ёдо

Тятя уже привыкла к тому, что все льстиво превозносят её моложавость, и удивилась, услышав обратное. Возможно, годы действительно взяли своё, а она этого и не заметила… Зато Охацу время пощадило. Восемь лет назад Когоо уже была дородной матерью семейства, а средняя сестра и сейчас сохранила тонкую девичью фигурку — это была здоровая худоба, свидетельствующая о жизненной энергии.

Они вспомнили свою матушку О-Ити, поговорили о покойном Такацугу; им столько нужно было рассказать друг другу, что беседа текла своей чередой в бесконечность. Во время давней встречи с Когоо Тятя постоянно натыкалась на стену безразличия, которую та возвела вокруг себя, но с Охацу всё было иначе — она без устали болтала сама, внимательно слушала сестру и старательно обходила вопрос мирных переговоров, который и привёл её в Осаку, словно не могла решиться начать. Они обсудили множество событий, сказали всё, что должно быть сказано между любящими сёстрами, проведшими в разлуке много лет. Беседа продолжалась уже два часа, Тятю стало одолевать беспокойство оттого, что Охацу никак не желала переходить к главному. И в этот момент Охацу внезапно произнесла:

— Как же вы, должно быть, устали от всего этого, любезная О-Тятя: горящие замки, самоубийства, кровь рекой… — Впервые с минуты их встречи в её глазах появилась лёгкая насторожённость.

— Ваша правда, — спокойно кивнула Тятя. — Мне не нравится, когда льётся кровь. И воспоминания о пожарах в Одани и Китаносё слишком свежи.

— Ах да, это было ужасно, ужасно… — вздохнула Охацу и покачала головой, словно пыталась отогнать от себя страшное видение: языки пламени, пожирающие замок отца, а потом замок отчима. Она достала из рукава кимоно свиток и протянула его сестре: — Примите это, прошу вас.

В послании были изложены условия примирения, выдвинутые Иэясу. Три его основных требования сводились к следующему: распустить отряды ронинов, взятых Тятей и Хидэёри на службу, отдать в заложники сёгунату двух военачальников — Оду и Ооно, которым впредь надлежит пребывать в Эдо, и засыпать внешние рвы вокруг Осакского замка.

Тятя пробежала глазами столбцы письма, и её лицо просветлело: эти условия не задевали честь Тоётоми!

— Я согласна, — быстро сказала она с едва заметной дрожью в голосе. — Полагаю, господин Хидэёри тоже не откажется скрепить своей печатью это предложение.

Об условиях мирного договора Тятя незамедлительно известила сына и ближайших вассалов, после чего началось их длительное обсуждение. Подавляющее большинство военачальников изъявили готовность исполнить все требования Иэясу — они считали, что думать тут не о чём, и только Хидэёри упрямился. Он опасался, что эти три условия — чистая формальность и, как только они будут приняты Осакой, Иэясу выдвинет новые требования, более жёсткие. «Не то чтобы я не доверял своей тётушке, уважаемой матери правителя Вакасы, однако…» — разводил руками Хидэёри.

В конце концов он всё-таки сдался под напором большинства и скрепил печатью мирный договор.

Прошло дней десять; Тятя всё это время пребывала в приподнятом настроении — ей казалось, что она на своих руках вынесла сына из пламени пожара. Но не успела она вздохнуть с облегчением, как в её ушах снова зазвучал звонкий смех Сэн-химэ; Тятя внезапно поняла, что случилось именно то, о чём говорила ей невестка.

Хидэёри тоже оказался прав. Когда после зимней осады Осаки были засыпаны внешние рвы, защищавшие третий двор замка, Иэясу в дополнение к изначальным условиям приказал засыпать рвы и вокруг второго двора, а также снести сторожевую башню на второй линии обороны, всё западное крыло и резиденции военачальников Оды и Ооно. Тушь ещё не просохла на свитке мирного договора, а эти новые меры уже были навязаны побеждённой стороне.

Тятя набрасывалась на всех встречавшихся ей на пути вассалов Тоётоми с требованием объяснений: почему они пошли на поводу у Иэясу, когда он не имел никакого права менять по своей прихоти изначальные условия договора? Но было поздно. Осакские военачальники считали, что, раз уж война обошлась им малой кровью, мир заключён и за этим не последовало со стороны бакуфу никаких репрессий по отношению к Хидэёри, его матери и вассалам, лёгкое ужесточение условий следует принять безропотно и даже с благодарностью. Слыша подобные оправдания, Тятя закипала от гнева: «Обещание есть обещание! Нельзя молчать и бездействовать, когда кто-то изменяет данному слову! Это позор!»

Она обрушилась с упрёками на Харунагу Ооно — мол, как вам не стыдно гнуть спину перед Иэясу, — но тот с необычной для него горячностью выпалил в ответ:

— Госпожа Ёдо, позвольте мне действовать так, как я считаю нужным! В настоящее время нам ничего не остаётся, как смириться и терпеть. Да, терпеть! Но знайте: что бы ни случилось, я всегда буду на вашей стороне!

Разумеется, такой ответ не мог удовлетворить Тятю. Он привёл её в бешенство. Ооно — вассал дома Тоётоми; оставаться в осакском лагере до конца — его прямой долг, почему же он говорит об этом так, будто оказывает ей великое благодеяние?!