Хозяин

Для выполнения постоянно увеличивавшихся планов руководство НКВД прибегло к испытанному способу — беспощадной эксплуатации заключенных и усилению репрессий против «дезорганизаторов производства и лагерной жизни». По приказам из Москвы в лагерях активно велась борьба с «отказчиками» и «дезорганизаторами». На 20 апреля оперативно-чекистскими отделами лагерей было привлечено к ответственности и предано суду за дезорганизацию лагерной жизни и производства 4033 человека. Из них осуждено к расстрелу 201 человек и расстреляно 56 человека. 63 осужденным к высшей мере ее заменили на длительные сроки заключения, а еще 81 человек ожидали к тому моменту утверждения приговора[988]

. О фактах таких репрессий, как правило, оповещались заключенные тех лагерей, где содержались расстрелянные или осужденные. Некоторые случаи расстрелов «дезорганизаторов» специальными приказами наркома внутренних дел или приказаниями по ГУЛАГ использовались как повод для кампании устрашения во всех лагерях[989]

.

Консолидация и стабилизация лагерной системы, проведенные Берией на основе ужесточения репрессий и ликвидации относительно «либеральных» элементов лагерной системы, существовавших в предыдущие годы (прежде всего зачетов рабочих дней и досрочного освобождения), послужили основой для скачкообразного расширения экономики принудительного труда и ее широкого использования в период предвоенной мобилизации. В 1940 г. силами НКВД выполнялось 13,5 % всех капитальных работ. Лагерная экономика занимала лидирующие или даже исключительные позиции также по выпуску многих видов промышленной продукции. Значительной была роль НКВД в производстве цветных металлов, прежде всего золота. В 1940 г. предприятия Дальстроя дали 80 тонн химически чистого золота, в 100 раз превысив уровень добычи 1933 г. Перед войной на НКВД приходилось почти 13 % всех лесозаготовок СССР[990]

. Выйдя из дезорганизации, порожденной «большим террором», экономика принудительного труда окончательно превратилась в один из важных элементов сталинской диктатуры.

Кто виноват? Кампания борьбы с «клеветниками»

Вопреки современным расхожим представлениям, жертвами «большого террора» (в абсолютных величинах) были главным образом рядовые советские граждане, а вовсе не члены партии и чиновники. Как следует из ведомственной статистики НКВД, в 1937 г. из 937 тыс. арестованных члены партии составляли только 55 тыс., т. е. около 6 %[991]. Чистки и массовые операции 1936–1938 гг. затронули прямо или опосредованно огромную часть советского населения. Помимо арестованных, расстрелянных, депортированных, под удар, как правило, попадали их родственники (причем не только близкие), друзья, коллеги, просто знакомые. Их исключали из партии, комсомола, увольняли с работы, в лучшем случае, прорабатывали на собраниях и заставляли каяться. По сути, превращенные в людей второго сорта, родственники и друзья «врагов народа» жили под постоянной угрозой ареста. В экстремальной ситуации в годы террора оказался каждый (даже если в конечном итоге он не был арестован), кто имел какие-либо «пятна» в биографии: «неподходящее» социальное происхождение, родственников за границей, исключался из партии или получал взыскания по партийной или служебной линии. Прогрессирующее наращивание террора по схеме «первоначальный арест одного — аресты его окружения», а также ориентация НКВД на фабрикацию коллективных дел были причинами выхода массовых операций за рамки тех целей, которые перед ними ставились. Наряду с «бывшими кулаками», «бывшими людьми», уголовниками-рецидивистами, бывшими членами «антисоветских партий», представителями «контрреволюционных национальных контингентов» и т. д. под удар попало немало «социально близких» режиму, кого по формальным признакам репрессии должны были обойти. Так или иначе под воздействием «большого террора» оказались несколько миллионов людей помимо 1,6 млн арестованных и как минимум 3–4 млн членов их семей.

Было бы наивно полагать, что столь масштабные аресты и практика дискриминации остались незамеченными населением страны. Очевидно и то, что значительная часть населения (по крайней мере те, кто пострадал от террора) была недовольна. Как говорилось в предыдущей главе, это недовольство нередко приводило к практическому противодействию репрессивной политике, оказанию различной помощи арестованным и их семьям. По мере нарастания репрессий отчаяние людей все чаще пересиливало их страх. Это изменение настроений зафиксировал, например, в своем дневнике за 1938 г. такой внимательный наблюдатель, как академик В. И. Вернандский: