За накрытым столом присутствовали все, кроме Дмитрия, которого ввиду не выветрившегося алкогольного опьянения Анна Георгиевна к трапезе не допустила. Из изысканных блюд Кузя впервые попробовал запеченного в духовке двухмесячного поросенка, приготовленного специально для него кухаркой теткой Марьей. Так еще утром наказала хозяйка дома, и это для него было сейчас высшей степенью уважения. Также попробовал красное сухое вино под мясо, от которого не посмел отказаться. Поблагодарив Кузю за то, что был хорошим спутником для Дарьи, Анна Георгиевна предложила выпить за него, что было тоже немаловажно в данной ситуации. В отличие от зажаренного хряка вино ему не понравилось категорически. Выбродившая на малине бражка тетки Валентины, которую Катя иногда приносила ему и Мишке Клыпову в ковшике, была куда вкуснее и действеннее. Здесь же, сделав пару глотков, он едва не подавился, отставил бокал и принялся уплетать поросенка.
Заметив это, Анна Георгиевна мило улыбнулась: ей нравились непьющие люди, и это добавило Кузьке еще один плюс. Стараясь узнать о нем как можно больше, хозяйка ненавязчиво задавала какие-то вопросы. Кузя отвечал мало, больше ел: проголодался за день. Вместо него отвечала Даша. Она была в прекрасном настроении, весела и активна, за что маме пришлось дважды сделать ей замечание, но бесполезно. Дарья уже видела себя в дороге и не могла удержаться от эмоций. Если бы Кузя позвал ее выехать прямо сейчас, она согласилась бы без колебаний.
По окончании ужина домочадцы стали расходиться. Кузя тоже пошел к себе: утром рано вставать и надо выспаться. Оговорив с Дашей время подъема и выезда, скрылся в гостевом доме. Не раздеваясь, завалился на заправленную кровать и тут же уснул.
Очнулся от непонятного толчка. В домике сумеречно, но видно, что рядом кто-то стоит. Подскочил на кровати:
— Кто тут?
— Тихо, не кричи, — спокойно ответила Даша и осторожно присела рядом.
— Пора вставать?
— Нет еще, все только легли.
— А что тогда?
— Так, не спится что-то… посижу с тобой рядышком.
Кузька затих, как мышка перед соболем. Ощущает, как у Дарьи дрожат руки. Слышит, как рвется дыхание. Чувствует, как от нее исходит приятное тепло и аромат каких-то духов. Непонятно почему закружилась голова. Хочет протянуть к ней руки, но боится, не знает, что ей надо. Первый раз, кроме Кати, находится так близко с девушкой и от этого трепещет, как заяц. Она, понимая его робость, бережно положила голову ему на плечо, прикоснулась ладошками к щекам. Его заколотило как в лихорадке, хочет в ответ обнять Дашу, но не может, сковало суставы. Сколько так лежали, не помнит. Так и не дождавшись от него встречной ласки, она встала, тяжело вздохнула:
— Мал ты еще. Не вырос, — усмехнулась Дарья и, запахнув на груди приоткрытый халат, вышла вон.
Кузька — что баран на вертеле, закрутился на постели. Подскочил, хотел догнать, бросился к двери, но мимо: трахнулся лбом о косяк. Все же нашел проход, вылетел на улицу: нет никого. Ушла. В висках стучит: «Она же приходила к тебе!.. Дурак! Дурак!.. Дурак!»
Упал на кровать, закусил деревянный козырек, едва зубы не сломал. Сжал кулаки, ударил сам себя несколько раз, откинулся на подушку, застонал:
— Это ж каким оленем надо быть!
Бессонная ночь была томительной. Кузька вскакивал, ходил из угла в угол, опять падал на кровать, крутился, стараясь заснуть, но так и не мог. Воспаленные мысли жарили сознание: «Она его любит! Она приходила, чтобы он ее обнял, поцеловал, приласкал. А может быть, даже…» Что подразумевалось под последним понятием, было жарко даже думать. В своем возрасте он уже знал, от чего родятся дети, но сам и в мыслях не мог представить, каково это «на вкус и цвет», хотя с Мишкой Клыповым говорили об этом все чаще и чаще. И вот Даша. Сама потянулась к нему, но он даже не пошевелил пальцем, чтобы встретить первую любовь. Теперь она, наверно, над ним смеется и будет презирать. И уж точно больше никогда не придет к нему вот так, как сегодня.
Подавленный последней мыслью, заскрипел зубами, вцепился в подушку. Потом вдруг осенило: «А ведь у нас еще два дня пути!.. А по дороге всякое может случится. Будут остановки, небольшой отдых. Надо только не растеряться, не быть рохлей, как сегодня, быть настойчивым, и все получится».
От осознания ему стало легко и свободно, будто вдохнул полной грудью свежего воздуха после задымленной бани. Надежда и ожидание — как весна с ее неотвратимыми последствиями безудержной любви. От нее никуда не деться, рано или поздно вдохнет в тебя импульс продолжения жизни. Так, значит, надо только дождаться этого часа и решительно действовать, несмотря ни на что.
Стремясь приблизить утро, Кузя стал собираться: все равно не уснуть. Стараясь не шуметь, вышел во двор. Собаки узнали его, пару раз тявкнули и замолчали. Рассвет только окрасил на востоке тонкую линию горизонта. Все еще спали, но он решил оседлать лошадей. Прихватив керосинку, прошел в конюшню, вывел в пригон Поганку.
Закрепив седло и уздечку, навесил стремена, прогнал ее к воротам, оставил у коновязи.