Хозяин Спиртоносной тропы

«И меня, зараза, догнал!» — уныло подумал Кузя, представляя, сколько ему еще придется с ним пилить до Каратавки. При слове Каратавка у него опустились руки. Если Мишка останется ночевать в бараке, лучше броситься с камнем на шее в Нижнюю яму на Шинде, чем слушать его до утра. А между тем, Мишка не дремал, начал свою бесконечную речь с того, как «давеча учил соседку тетку Варвару дергать с грядки репу, а потом мочить ее в кадке». Этого события хватило подняться на Перевал, который тянулся около двух километров. Заметив на кедрах богатый урожай ореха, Мишка стал учить Кузю, как надо правильно сшибать и шелудить шишки. За этим последовал урок кузнечного дела, в котором он был просто мастер, и подковать коня, кроме него, не мог никто во всем Чибижеке. Он так и сказал:

— Намедни сам Артем приходил советоваться, какими гвоздями лучше набивать подкову.

Кузя слушал и не слушал. Был рад, что начали спускаться по Спиртоносной тропе к Шинде. Все-таки, как Мишка ни трепался, но дорога подавалась.

Спускающийся вечер охладил воздух, вычистил небо, обещая первый мороз. В воздухе запахло старой травой, грязью, отмершими хвоинками, прелыми листьями. От мысли, что скоро наступит зима, в душе Кузи защемило. Ему стало так тоскливо, будто он увидел глазами свою преждевременную старость. Так бывает, когда от мысли, что ты чего-то не успеваешь или не успел, наступает минута полной неудовлетворенности. В такой момент становится так плохо, будто осознаешь, что в этой жизни ты не значишь вообще ничего.

На Мишку подобное правило не распространялось. Или, скорее всего, оно у него отсутствовало напрочь. Он не замечал, что на соседнем гольце уже лежит снег, а холодный ключ в распадке загустел так, что, казалось, вот-вот прекратит свое существование до весны. Зато знал любую мелочь, от которой у Кузи «сверлило за ухом».

Где-то далеко в горах бахнул, раскатился ломким эхом выстрел. А Мишка знал, из какого ружья он произведен и по кому стреляли. И все-то для него было так просто и понятно, что на хладнокровном лице не появлялось ни тени сомнения:

— О! Из тулки вдарили. Верно, еще какого-нибудь старателя завалили.

— Откуда знаешь? — затормозил Поганку Кузя.

— А по ком сейчас в такую пору стрелять? Сам знаешь, какое сейчас время: хищная пора.

— Может, рябчика или марала кто добыл, — предположил Кузя.

— Ага, в самый раз будет кто-то на рябчика заряд изводить. А маралы в такой вечер не ревут, холодно шибко. А в старателя — точно, потому что сейчас все из тайги прут. И все с золотишком.

Кузя недоверчиво посмотрел на него, а Мишка, будто этого и ждал: переключился на очередную историю:

— Что смотришь? Не веришь? Я сам третьего дня бандитов видел. Еду оттуда, сверху один. Сам себе что-то на уме думаю. Коня рядом с тропой пустил по мху, грязь была, чтобы не чавкал копытами. Из-за поворота выезжаю потихоньку, а там у скалы трое верховых на лошадях. Как увидели меня — дунули в тайгу так, будто плетьми огрели. Что они там делали? Верно, кого-то караулили, а то бы меня не испугались.

— Так уж и бандиты? А может, коногоны?

— У меня что, вместо глаз мухоморы растут? Ничего не перепутал. Вот как тебя лицезрел, недалеко было, метров десять или чуть больше. Одного узнал даже. В лавке у вас при золотоскупке торгует.

— Чего? Хмырь?..

— Ну да, он точно был среди них. Все в черных куртках, лица тряпками закрыты. Ружья на боках в чехлах. Клинки на поясах.

— Как же ты его узнал, если лицо тряпкой было закрыто?

— На тот момент он глянул на меня, без тряпки был.

Кузя смотрел на Мишку: врет, как всегда, или нет? Если врет, то зачем ему это надо?

— Тебя не понять: то говоришь, с тряпкой, то без… — проговорил Кузя.

— А какая разница? Понятное дело, «Черная оспа!»

— Ты говори да не заговаривайся. Ты видел, как они грабят или убивают?

— Нет, не видел. А ты что, их защищаешь? — съязвил Мишка.

— Нет, не защищаю. Но на Захмырина нечего напраслину наговаривать, — пытался вступиться Кузя. Ему вдруг стало обидно, что на доброго человека, который был с ним в хороших отношениях, льют грязь.

— Ну, так и скажи, — нараспев протянул Мишка. — Мобуть, они и не разбойники, но токо я своим зенкам верю: не мог ошибиться. Точно говорю, Хмыря вашего видел. Тогда зачем они чужую котомку потрошили?

— Какую котомку?

— Обыкновенную, холщевую, какие старатели за спиной носят. Я когда выехал, они смотрели, что там внутри. Как увидали меня — бросили ее и в галоп по ломнякам. Я подъехал, она валяется тут, рядом с тропой. И вещи раскиданы из нее.

— Какие вещи?

— Я что, рассматривал, что там? Так, сверху посмотрел, когда проезжал. Вроде как белье сухое, мешочки да тряпочки. Еды немного и еще что-то. Недосуг мне было разглядывать — торопился, — закончил рассказ Мишка, скрывая истинную причину своего скорого передвижения. Он просто испугался, что верховые вернутся и зарежут его там, где он их застал, и от страха ехал так, что едва не загнал коня: хорошо, что остановили какие-то мужики.