— Вон как, значит… — задумчиво промолвил Егор, наливая в кружку. Выпил одним махом, закусил колбасой и хлебом, тяжело посмотрел на Кузю: — Товарищ у меня должен был подойти из тайги, Иван Колобуев. Всегда один золото много лет промышляет. Где-то под Кумом-гольцом жилу нашел. И сколько лет в один и тот же день, на Воздвижение мимо меня проходил. У него там снега рано давят. А нынче вот… жду, не могу дождаться.
Кузя сдавлено молчал: тоже слышал про Ивана Колобуева не только от Егора, но от других старателей. Все о нем знали, как о фартовом бергало. У него в Минусинске был свой дом, скорняжная лавка, ямской двор на десять лошадей. Нетрудно было догадаться, что все это нажито с добычи золота. Многие за ним следили, хотели вызнать, где находится месторождение, но никому не удавалось его выследить. Иван исчезал в тайге, будто ветер, и появлялся через три месяца так же внезапно, сгорбившись от тяжести своей котомки.
— Зря мы одначесь Мишку-то отпустили. Ну да ладно, далеко не уедет, к утру догоню, — размышляя, продолжал Егор. — Захмырин, говоришь, с ними был?
— Он так сказал. Лицо открыто было.
— Антиресно девки пляшут, по четыре штуки в ряд.
— Хочешь сказать, что…
— Ничего я не хочу сказать. Никто ведь за руку не поймал, так и нечего подозревать. К тому же Иван по разным причинам мог задержаться, — опять потянувшись к бутылке, наливая себе и чуть-чуть Кузе, рассуждал Егор. — Может статься и так, что и он по каким-то причинам стороной прошел.
— Какая тут может причина быть? — заметно захмелев, смешно пожал плечами Кузя.
— Самородок, — холодно ответил Егор. — Нашел желтый камень, да такой, что на всю жизнь детям и внукам хватит. А такой груз по Спиртоносной тропе носить нельзя.
— Все забываю спросить, — вспомнил Кузька. Подскочив с нар, потянулся к котомке, долго шарил в ней рукой, наконец нашел, что искал, подал Егору: — Во!
Тот взял зеленый платочек, посмотрел на него, не поднимая глаз, спросил:
— Где взял?
— На горе нашел супротив Крестовозвиженского прииска под большим кедром. Хотел сначала Захмырину отдать, но Стюра сказала, чтобы сначала тебе показал. Это ведь платочек Пантелея?
— Откуда знаешь? — покосился Егор.
— Я от него такой же в город увозил, родным передавал. Они мне его назад отдали для него, вроде как ответ, но только значки уже другие вышиты были.
— Да, эта тряпочка его, верно говоришь. С Хмырем приходилось много раз вместе у костра ночевать, у него и видел. А что за значки вышиты — мне неведомо. — Пожал плечами. — Может, это буквы какие, или еще что. Ну да нам не понять, да и не надо, — равнодушно отмахнулся Егор, но платочек сунул себе во внутренний карман. Было видно, что тряпочка и знаки его заинтересовали, но он постарался не подать вида.
Для Кузи его действия были удивительны, хотя пришлось промолчать. Он уважал Егора и не мог сказать слова против: если забрал платочек — значит, так было надо.
За стеной послышались голоса: Назар Евтухов переплавил на лодке старателей, те шли на ночевку в барак. В дверь постучали, попросили разрешения войти. Все знали строгий характер Егора, уважали за мудрость и справедливость, считали его тут хозяином. Никто не смел без разрешения переступить порог зимовья без его ведома. Если по какой-то причине Егор сердился на кого-то, тому приходилось обходить жилье стороной.
Егор ответил разрешением. Дверь открылась, с улицы зашли пятеро заросших щетиной, худых, в залатанных десятками заплаток одеждах, мужиков. Радостно приветствовав Бочкарева, просили разрешения разместиться на отдых. Тот знал их всех, сдержано указал на свободные нары, предложил выпить по глоточку с дороги. Старатели не отказались, приняли угощение. Завязался разговор, в котором Егор вызнал все приисковые новости, спросил про Ивана Колобуева. Мужики отрицательно покачали головами:
— Не было, не проходил, не видели.
О чем-то думая, Егор долго смотрел за окно на сгущающиеся сумерки, потом стал укладываться спать.
— Ложись со мной к стенке, — указал место Кузьке, давая ему мягкую куртку. — А то эти охломоны за разговорами спать не дадут.
Кузя послушно лег, где указали, недолго слушая старательские речи, уснул.
Проснулся рано утром от холода. Поднял голову, осмотрелся. Дверь наполовину приоткрыта, с улицы тянет легкий морозец. Мужики, кто коротал ночь в бараке, прижались друг к другу, неохота вставать и протопить печь: ждут, кто это сделает первым. Рядом на нарах никого, Егор Бочкарев встал еще раньше. Накинув на плечи куртку, вышел на улицу. Неподалеку в стороне горит костер, Назар Евтухов готовит завтрак. Улыбаясь, спросил:
— Что, Кузька, намял бока?
— Мне не привыкать, — зевая, ответил Кузя и посмотрел вокруг. — А где дядька Егор?
— Давно уже ушел, темно было. Как только все угомонились, так и подался.
— Далеко ли?