Селютин ощутил затылком горячее тяжелое дыхание, но обернуться не успел. Удар лапы зверя был настолько силен, что буквально расплющил голову человека, а ноги его почти по колени погрузились в мягкий берег.
Илькун на плоту сумел рассечь проклятую веревку и даже оттолкнуть его от берега заготовленной слегой. Но это его не спасло. Зверь совершил длинный высокий прыжок и рухнул всей тушей на старого ханта, подминая под себя и ломая ему кости. Последнее, что увидел Илькун перед смертью, – висевший на шее чудовища необычный предмет: восьмиугольная полированная деревянная пластина с изображением головы медведя в окружении непонятных знаков.
– Мойпар… – выдохнул старик и умер.
*
Спустя неделю жители села Ермиловка, что стоит у широкого плеса Иксы рано поутру обнаружили возле пристани приткнувшийся к ней плот с истерзанным, полуразложившимся телом неизвестного мужчины. Рядом с телом на плоту лежали рюкзак и разряженное ружье. Совершенно нетронутые. Вызванный из города пристав составил опись найденного имущества и протокол по трупу, опознать который не удалось в связи с отсутствием каких-либо документов.
Глава 4
Воскресный день – единственный, когда мы с Машей просыпаемся вместе. Обычно она встает гораздо раньше меня, потому что работает директором краеведческого музея. Рабочий день у нее начинается в восемь тридцать, но ведь еще нужно сделать гимнастику, принять душ, «нарисовать личико» (по ее собственному выражению), позавтракать и доехать до музея на маршрутке. На эти дела уходит уймища времени! Да, чуть не забыл, моей ненаглядной еще и меня разбудить надо, потому что я сплю как сурок. И если меня не будить с помощью холодной воды из распылителя для глажки белья, могу проспать полдня. Конечно, профессия журналиста – свободная, в смысле организации рабочего процесса, но ведь сами-то дела делаться не будут.
Но воскресенье я обожаю именно за то, что нам обоим никуда не нужно торопиться!
В этот день я, как ни странно, просыпаюсь первым и несколько минут просто лежу и слушаю дыхание любимой женщины. Потом тихонечко сползаю на пол из-под покрывала, встаю на руки и иду на кухню варить горячий шоколад и жарить тосты из горчичного батона. Затем эти тосты намазываются вишневым повидлом и вместе с чашечкой шоколада ставятся на блюдце и на жостовский поднос. Я несу поднос в спальню и ставлю на прикроватный столик в изголовье кровати, прямо Маше под курносый носик. Потом сажусь напротив и жду. Примерно через пару минут носик приходит в движение, смешно морщится, принюхивается и подает сигнал хозяйке: подъем!
Маша открывает один глаз, видит меня и мурлычет своим непередаваемым бархатным контральто:
– Доброе утро, котик!
– С праздником, родная, – улыбаюсь я.
– С каким? – открывается второй глаз.
– С нашим выходным днем!
Маша приподнимается на локте, видит поднос с угощением, произносит что-то вроде «ммау» и тянется за тостом. Легкое покрывало сползает, открывая моему взору соблазнительную округлость с розовым бутоном. Я делаю кувырок по паласу и точно оказываюсь рядом с кроватью, тянусь губами к соску и… получаю щелчок по носу.
– Не начинай, Котов! Иначе мы сегодня из дома не выйдем. Ты не представляешь, какая я голодная!..
– Я тоже, – отвечаю. – Может, и не надо никуда идти?
– Провокатор! Сам же предлагал сходить в технопарк посмотреть новую выставку нанотехнологий…
Мизансцена повторяется еженедельно только с разными концовками, но нам она нравится до безумия.
Вот и сегодня после щелчка по носу я состроил физию обиженного кота, которому не дали стащить со стола котлету, и сказал:
– Хорошо, милая, я потерплю до вечера. Но ты мне должна помочь в одном важном деле.
– С удовольствием, Димочка! – пробормотала Маша с полным ртом.
– Ты ешь, а я пока расскажу.
В пять минут я выложил всю информацию по делу пропажи отца Александра и подытожил:
– В общем, я решил провести собственное расследование, все-таки Сашка – мой старый друг. Не мог он просто так пропасть.
– А в чем будет заключаться моя помощь?
– Мне нужно поработать с городскими архивами. Предки отца Александра были переселенцами, попали под раздачу во время борьбы с раскольничеством. При Анне Иоанновне…
– Но ведь раскол церкви произошел при Алексее Михайловиче?
– Да. А смута растянулась аж на целый век!.. Понимаешь, Машуня, идти официальным путем – писать заявление, обоснование, собирать справки – это не мое. Я журналист, а его, как волка – ноги кормят. Цигель-цигель, ай-лю-лю…
– Хорошо, милый. Воспользуюсь своим служебным положением. – Она с удовольствием допила шоколад и откинула покрывало.
Я (в который раз!) воззрился на ее точеное тело греческой богини. По-моему, даже рот разинул. Во всяком случае, Маша расхохоталась, гибко вскочила с постели, легко увернулась от меня и исчезла в ванной комнате.
Вздохнув, я показал язык своему отражению в зеркальной двери встроенного шкафа напротив кровати и поплелся на кухню готовить завтрак себе.