Хозяин жизни – Этанол

От этой пьянки осталось только воспоминание странного утреннего состояния, запомнилось, хотя встречается оно довольно часто. Когда опьянение уже прошло, но похмелье еще не наступило. Это очень короткий и странный период – кажется, что сквозь привычные черты мира проступает нечто, незаметное в обычное время. Может быть, Хозяин тут и ни при чем, может, виной тому легкий снег, медленно опускающийся сквозь серый утренний свет, редкие светящиеся окна еще спящих домов, ознобная рассветная тишина…

Это время я запомнил, но не уловил и не воспользовался. Я выпил рюмку невообразимо омерзительной с утра водки и, ощутив уже привычное воздействие – которое можно охарактеризовать как «обухом по голове» ушел из тихой квартиры на тихую улицу…

За восемнадцать лет пьянок с Лесиным запомнилось не так много – к тому больше половины пишущей братии Москвы, талантливой и бездарной, может похвастаться тем же. Я думаю, что после смерти Жени – типун мне на язык с кошачьи яйца, пусть живет еще сто лет – воспоминания о нем превратятся в хвалебную оду Хозяину.

Фактически, Лесин разделил свою жизнь на две половины – работу, который он выполнял трезвый и злой, и все остальное время, проведенное в сумасшедшей алкогольной пляске. Если он пишет, то он не пьет. Если он пьет, то он не пишет. Впрочем, это утверждение относиться в основном к его рабочим статьям – стихи, судя по их качеству, пишутся под хорошей хозяйской анестезией.

Так вот, кроме того, что эта личность фанатично предана Хозяину, она так же загадочна. Просто потому, что в редкие периоды моратория он почти ни с кем не общается – пока не пройдет похмельный психоз – а потом, став более-менее адекватным, в такой же пропорции он становиться и скрытным.

Дальше он выпивает свой первый стакан – и всяческие холуи литературной тусовки начинают клубиться вокруг и с радостью поддакивать бреду, который Лесин извергает тоннами. С другими он просто не общается. Нужно принять его манеру, нужно принять его игру, нужно с радостью дать себя вовлечь – и тогда ты станешь своим.

Причем с тонким чутьем, свойственным всем, кто изображает шутов, Лесин узнает людей, могущих быть для него действительно опасными. Он никогда не назовет «пидарасом» отсидевшего человека – сам был тому свидетелем – прекрасно зная, что за такие слова будет быстро напорот на нож. В случае настоящего конфликта он быстро замолкает, утихомиривается и предоставляет своему окружению заминать проблему.

На нашей бывшей даче в Икше Лесин разошелся – как-никак рядом был я, рядом был Андрей Мирошкин из редакции, рядом был мой друг Санек и еще какой-то парень, посвященный в особенности Лесинского поведения. А очередная фишка тогда у Жени была – «Ненавижу русских рабочих». Но об этих самых тонкостях, увы, никто не удосужился предупредить моего дядю. (Просто его дача и дача Андрея оказались рядом, более того – на одной улице поселка.) И когда Лесин в своей обычной манере просто упал в траву, дядя Коля, который пил вместе с нами, решил помочь пьяному другу. Рядом не оказалось никого, кто бы мог объяснить, что трогать этого спящего борова не стоит.

Коля, с истинно русской широтой, решил доставить почти незнакомого гостя, которого подкосила водка и жара, к себе в дом и положить спать в комфорте и безопасности. Взгромоздил потную, дряблую тушу на плечи, и даже пронес ее немного…

Без сомнения, Коля бы притащил его без передышки к себе, и уложил бы, и предложил похмелиться, и покормил, если надо. Но Лесин, на свою беду, очнулся. Понял, что его несут. Решил, что окружение рядом. И завопил.

– Не трогай меня, подонок, фашист!!

Добавить, что ненавидит русских рабочих, не успел – Коля, родившийся в послевоенные годы, среагировал как любой нормальный человек. Поставил Лесина на ватные ноги и объяснил, тяжелым кулаком по пакостному рту, кто фашист и кто подонок. Тот, как подкошенный, упал. Но Коля не из тех, кто способен бросить пьяного дурака на самом яростном солнцепеке – ведь может и сердечко остановиться, и с головой, с которой пьянь не дружит, возникнуть проблемы…

Он, упорный, взвалил Женю на плечи, пронес немного – и вот тут-то за все хорошее услышал, что обмякший на дружеском хребте мудак ненавидит русских рабочих

Николай, будучи сам именно потомственным рабочим, скинул Женю на землю и вновь внушил (по роже, по роже) что это как-то нехорошо…

Тогда только Женя понял, что окружения, которое обычно решает подобные проблемы, рядом – вот подлецы!! – нет, и почел за лучшее притвориться спящим. Коля благополучно допер его до своего участка, обтер кровь и положил в теньке на веранде.

Но Жене не спалось… Санек, входя на наш участок, увидел Лесина, лежащего на земле, и Колю с занесенным кулаком. Саня буквально повис на руке, а Лесин продолжал кричать.

– Подонок, ублюдок, фашист…