Хранящая огонь (СИ)

Вскоре пошла суета, появились и другие женщины, видно, жёны сыновей старосты да дочери последних. Старшие полотенцами и рушниками загоняли их вглубь клетей, но те всё равно вновь появлялись, ясное дело. Глаза напуганные вперемешку с любопытством ошалелым. Вскоре, когда уже всех распределили, кто и где ночевать станет, собрались в одной избе, где все селяне собирались на посиделки разные. Мирина, пристроившись на лавке у низкого оконца, наблюдала молчаливо за всем, пока накрывали стол, выставляя всё, чем богаты. Взгляды хозяев поутихли, и девки да женщины уже не прятались за стенками да дверьми, открыто и праздно наблюдали за всем, что происходило, слушая старосту. Не каждый день валганов увидишь — это верно, свои каждодневно те же, и как тут не полюбопытствовать. Наверное, Мирине точно так же было бы интересно, смотрела бы во все глаза. Княжна молчала, наблюдая, как девицы на самого главного из них заглядывались, локтями друг дружку поддевая и хихикая в ладошки. То были девочки совсем, а у тех, кто взрослее, глаза от вида чужаков какими-то туманными делались, а на щеках румянец отчего-то пылал. Мирина тоже посмотрела на Вихсара, того кто был сейчас во внимании этих красавиц длиннокосых. Вспомнила, когда увидела его впервые, он тоже заворожил, тогда он показался ей ураганом, ворвавшимся в её жизнь, разрушившим всё. Валган сидел на лавке за столом, чуть боком от Мирины, ссутулив немного мощные плечи. Тёмные пряди, чуть влажные от пекла, падали на загорелые, а в закатных мягких лучах, идущих из оконца, так и вовсе бронзовые скулы и сильную шею, такую же загорелую, обожжённую огненным колом. Локти покоились на столе, пальцы прямые, длинные, сцепленные в замок, выказывали сосредоточение, но спокойное, идущее изнутри. Здесь, под кровом, ему будто бы не хватало места, и казалось, что на него давят стены и потолок. Своевольный, не знающий границ, он как ветер, а ветер заключить в короб невозможно. Мирина и в самом деле сказала ему там, в лесу, глупость. Такого человека ничто не неволит: ни собственные желания, ни желания других. Вихсар не замечал девиц, робко краснеющих в сторонке. Мирина прищурилась, вглядываясь пристальней будто в самую глубь этого воздушного водоворота, захотелось вдруг нырнуть и увидеть хоть что-то, понять, какими думами был озадачен он, и не поняла, когда пропало окружение да стихли голоса до глухой тишины. Она будто падала всё куда-то. Вихсар обернулся. Вспыхнули жарко тёмные глаза в прищуре, выдернув Мирину, устремляющуюся за неведомо какой силой в пучину с бьющейся горячим ключом сердцевиной, которую, едва достигнув, она покинула. Вдыхая глубоко, будто и не дышала до этого, поспешила отвернуться, и все звуки и голоса хлынули в неё разом, возвращая в явь. И всё пошло своим чередом. Староста, попривыкнув к присутствию чужаков, всё разговаривал о чём-то, поддерживали его сыновья да жена, которая всё поглядывала на Мирину. Верно роились в голове у неё разные мысли да вопросы, но хозяйка молчала, не спрашивала ни о чём.

Но это всё не касалось Мирины, всю вечернюю трапезу её не покидало ощущение того, что коснулась она чего-то сокровенного, того, чего не должна знать и видеть, и от чего пальцы мелко дрожали, и жарко делалось в груди, трепетало волнением, вызванным неведомо чем.

А после хозяин встал, растерянно поклонился да вместе с сыновьями вышел из хоромины, оставляя гостей отдыхать. Девицы только мелькали за дверьми и столбами, как будто прибираясь тут, невзначай поглядывая в горницу. Перед грозой дел ещё много сделать нужно, на ночь накрыть стога сена, да живность пристроить. Гости гостями, какими бы они ни были, а хозяйство не ждёт, побьёт всё градом, и останешься на всю зиму без припасов. Вихсар проводил старосту долгим взглядом. Он по-прежнему молчал, был задумчивым, будто тяготы непосильные одолели. Мирина поспешила отвернуться, выглянула в окно, затаилась вся — что дальше? Пытаясь отринуть все мысли и тревоги, разглядывала тучи, сгустившиеся на окоёме. Они становились сажевыми, наливались чернотой и медленно подползали к златоглавому, играющему и уже не так жгущему глаза колу.

Вскоре, допивая из чары квас хлебный, вышел и Угдэй — Мирина не видела, но слышала. А потом почувствовала на себе безмолвный тягучий взгляд хана.

Княжна поёжилась, продолжая рассматривать в густоте тишины кровли изб, где обтёсанными досками крытые, а где — снопами соломы, да глиной мазанные. Несколько изб новых, ещё недостроенных, торчали за ними, зеленел меж брусьями мох — им забивали дыры для тепла большего. А у неё, у Мирины, никогда не будет дома, скитаться ей теперь по степи.