Хранить вечно. Дело № 2

Поводов для того, чтобы напиться, у капитана «Реджиа Аэронаутика»[3], Джино Риенцо имелось в избытке. Ветеран Великой войны, награждённый золотой и серебряной медалями «За воинскую доблесть», многочисленных схваток в воздухе в австрийскими гидропланами и сам налетавший над Адриатикой не один десяток тысяч миль, уже третий день, как пребывал в глубокой депрессии — что вообще-то уроженцам Италии не свойственно. Служба в Ливии надоела ему хуже горькой редьки, отношения с начальством, готовым вылизывать задницы любому чернорубашечнику, присланному на роль политического надзирателя, упорно не складывались — отчего он до сих пор ходил в капитанах, тогда как иные его однокашники давно вышли в полковники. К тому же, сбрасывать газовые бомбы на пустынные оазисы да утюжить с воздуха пулемётами шатры очередного племени, наказывая за поддержку повстанцев шейха Омара — занятие, не прибавляющее самоуважения, таким не похвастаешься в приличном обществе…

Джино давно бы уже дезертировал, плюнув и на звание, и выслугу лет — благо, двоюродный брат, живущий в Америке, давно зовёт к себе. Но не хочется начинать на новом месте с пустыми карманами — всю жизнь он рассчитывал только на себя и не собирался изменять привычкам. Тем более, что ведь есть, что унести с собой в клюве — спасибо войне, дала шанс, и он его не упустил. Но сделать это в одиночку никак не получится, нужен помощник, на которого можно положиться. А где его взять, если в «Реджиа Аэронаутика», как и повсюду в итальянской армии, процветают доносительство и слежка всех за всеми? Нет, тут нельзя пороть горячку — лучше выждать, подобрать подходящего человека, и лучше не одного. И вот тогда, тогда…

Джино, размечтавшись, опрокинул стопку с граппой, невольно подражая тем «бескультурным» посетителям кантины, о которых с таким осуждением отзывался чернявый официант. А что? Полётов на завтра не назначено, его самолёт стоит с разобранным двигателем — и простоит не меньше суток. Так что, можно с чистой совестью напиваться — а если кому-то это не понравится, то хорошая потасовка вполне поможет сбросить нервноенапряжение. Мадонна видит, что в этом капитан Риенцо нуждается сейчас, как ни в чём другом.

— Джино, дружище, ты ли это?

Риенцо поднял голову — и поперхнулся от неожиданности граппой. В дверях заведения стоял ни кто иной, как Джотто Мелацци, старый приятель, с которым они были знакомы ещё со времён Великой Войны — и которому он, капитан Риенцо был кое-чем с тех пор обязан. Сущим пустяком — своей жизнью, точку в которой вполне мог поставить тогда метко выпущенный снаряд, благо, целить со стоящего на якоре броненосца по неподвижному гидроплану, изображающему из себя подбитую утку, было одно удовольствие. С тех пор, с октября семнадцатого, они не раз встречались, каждый раз закатывая по этому случаю шумные дружеские пирушки. В последний раз такая, помнится, состоялась пару лет назад, в припортовом кабачке Пирея, куда Джино попал по делам службы — как раз тогда греческое правительство вело переговоры с итальянцами о покупке новых летающих лодок, и капитану Риенцо поручено было совершить демонстрационный перелёт из порта Таранто в греческую столицу. Там он и встретил Джотто, сбежавшего из Италии из-за каких-то политических неурядиц, и обосновавшегося на противоположном берегу Ионического моря.

— Джотто, старый вastardo, тебя ли я вижу? Откуда ты здесь взялся, фильо дu путана?[4]

— Можно подумать, ты ублюдок молодой! Поправь, если я ошибаюсь — когда мы напились в той греческой дыре, ты был старше меня на верных два года?

— Так и есть, дружище, так и есть… — Риенцо махнул рукой, подзывая официанта. — Граппы моему другу, и неси сразу бутылку, чтобы нам не надрывать глотки каждый раз. И рыбы, рыбы жареной подай — у них тут отлично готовят золотую макрель, пальчики оближешь…

— Ну, ты же у нас известный чревоугодник. — Джотто отодвинул стул и уселся напротив приятеля. — И как ты до сих пор в свой аэроплан помещаешься?

Он едва сдержал усмешку: золотая макрель, иначе называемая «дорадо» была его до известной степени тёзкой. О чём, конечно, бравый пилот знать никак не мог.

Чернявый сицилиец вернулся меньше, чем через минуту, водрузив на стол непочатую бутылку граппы и большое деревянное блюдо с рыбой. Риенцо нисколько не преувеличил — запах от поджаренных с золотистой корочкой рыбин, переложенных дольками жареного картофеля, ломтиками лимона и листьями салата исходил одуряющий.

— Ну, за встречу!

Граппа, да под жареную с тимьяном и базиликом рыбку, которая по заверениям чернявого сицилийца, ещё сегодня плескалась в море, пошла на «ура». Они приканчивали уже вторую бутылку, когда Риенцо пришла в голову мысль — а ведь Джотто, пожалуй, и есть ответ на его горячие молитвы, адресованные Мадонне, чтобы та послала ему в помощь надёжного товарища. В самом деле — Джотто, насколько ему известно, уже несколько лет, как разыскивает итальянская тайная полиция, и в случае поимки ему грозит скорый неправый суд и, скорее всего, казнь. А значит — можно надеяться, что не предаст…