За атакующей пятёркой потянулись косматые хвосты — потянулись и опустились на обречённый оазис смертоносным облаком. Оставшиеся самолёты, и в их числе «Ансальдо» самого Риенци, выстроились полукругом, ожидая своей очереди. Надо дать газу время сделать своё дело, и только тогда заходить для штурмовки. На бреющем, в бурой ядовитой пелене, да ещё и в противогазах, таклегко ошибиться на несколько метров и зацепить верхушки пальм. Да и огонь с земли будет не таким плотным -сейчас, злорадно ухмыльнулся Риенцо, этим вонючим погонщикам верблюдов станет не до стрельбы…
Пуля ударила в мотор, выбив густой сноп искр, и тут же ещё две с тупым стуком пробили борт, едва не зацепив его самого. Джино резко бросил машину вправо, уходя из-под обстрела — но поздно, поздно! Из простреленного капота фонтаном бьёт горячее масло, окатывая пилота с ног до головы — самое время порадоваться и противогазу и плотной кожаной куртке, защищающим от жгучих брызг!
Мотор кашлянул, раз, другой — и остановился. Горизонт встал на дыбы, Риенцо терзал ручку, пытаясь выровнять машину, но успел только направить его в сторону, прочь от оазиса. «Держись, Пьетро, сейчас тряханёт!– заорал он. Удар о грунт, самолёт подпрыгнул, опустился, колёса зарылись в песок, биплан встал вертикально, задрав к небу хвостовое оперение, украшенное узким белым крестом — и медленно опрокинулся на спину, задрав к небу покорёженные стойки шасси.
— Привязные ремни я кое-как расстегнул, а этот трюк, поверь, было не так-то просто проделать, вися вниз головой! Огонь уже охватил весь двигатель и подбирался к кабине, так что выбрался я, считай, в самый, что ни на есть, последний момент. Успел только потормошить за плечо Пьетро — это мой стрелок, бедняга сломал при падении шею, и помочь ему могла, разве что, Санта Лючия Сиракузская, — и отбежать от самолёта шагов на двадцать, когда полыхнул бензобак, а после этого с двухсекундным интервалом взорвались и бомбы. Прилетевший обломок ударил меня по затылку, и я вырубился…
Друзья сидели на перевёрнутой рыбачьей лодке, шагах в десяти от воды. Как Джотто и предложил, они выбрались из города, прошли с четверть вдоль берега — и устроились здесь, разложив на нагретых солнцем досках прихваченную в кантине снедь.
— Когда я пришёл в себя, самолёт уже догорал. –– Наши, видимо, решили, что мы с Пьетро погибли, сгорели вместе с машиной — а потому не стали рисковать, и улетели прочь. Я их не виню, знаешь ли — полыхало знатно, я бы и сам так подумал...
Джино прикончил очередную порцию граппы, подцепил вилкой кусок рыбы, зажевал.
— Ну вот, значит… Стащил я противогаз, снял парашют — обычно мы летаем без них, но тут почему-то взбрело в голову надеть — и принялся шарить по карманам. Итог оказался неутешительным: половина шоколадки, револьвер с шестью патронами в барабане да планшет с полётными картами и компасом. Ни фляги, ни коробки с НЗ, а до оазиса Бир бин Гунайма — это в двухстах пятидесяти километрах к юго-востоку отсюда, у нас там аэродром подскока и бензохранилище — топать по мёртвым пескам не меньше сотни километров. На пустой желудок и насухую, заметь, топать — как тебе перспективка?
— Погано. — признал Джотто. — Честно скажу: я по натуре завистлив, но тут завидовать нечему.
— Я так и подумал, а потому дождался вечера и направился в разбомбленный оазис. Период опасного поражения при атаке люизитом, как объясняли нам на инструктаже, может продолжаться до двенадцати часов, из которых прошло около восьми. Риск, конечно, но выбор у меня был, сам понимаешь, небогатый — понадеяться на противогаз и кожаный комбинезон, или же подыхать от голода и жажды в песках. Живых там по моим прикидкам остаться было не должно, ну а если не повезёт — всё равно, так и так крышка. Главное — последнюю пулю из барабана себе оставить. Слышал, небось, что эти скоты с пленными вытворяют?
— А после того, что вы им там устроили — так тем более.
— Вот-вот. Да только я оказался прав, ну, почти. Зрелище, скажу я тебе, жутковатое: повсюду трупы людей, верблюдов и лошадей, листья на пальмах, и те, почернели… Из живых на весь оазис нашлось с дюжину баб с детишками — когда начался налёт, они попрятались в домах и почти не пострадали. Ещё несколько бедуинов попали под газ, но, видать, видать, наглотались меньше других…
Его передёрнуло.
— Никогда не забуду: руки, лица в кровоточащих язвах, глаза вытекли, выжженные люизитом — обезумевшие, они бросались на меня с ножами, на звук, едва расслышав шаги. Троих мне пришлось пристрелить и, думаю, что оказал им благодеяние — потом я видел, как подыхали те, у кого не было уже сил, чтобы подняться…
Он разлил то, что оставалось в бутылке, по стаканам и единым духом прикончил свою порцию. Джотто крякнул, полез в карман и извлёк плоскую стеклянную фляжку. Риенцо открутил пробку, понюхал — во фляге оказался ром, — плеснул себе.