Хранитель Бездны

Наконец, он скорее почувствовал, чем услышал, что инструмент настроен. Взял пробный аккорд и с удовольствием послушал, как чисто и глубоко зазвучал прекрасный инструмент.

— Что бы тебе сыграть? — задумчиво спросил он.

— Ну… «Границы ключ?» — с какой-то детской неуверенностью в голосе спросил Дима.

— Ты уж прости… Не подходит эта гитара для такой песни. Обстановка, не спорю, в самый раз. А вот инструмент не тот. Давай, лучше, я тебе что-то из «ДДТ» попробую изобразить?

— Шевчук? Уважаю. Я все альбомы знаю, почитай, наизусть. Сильный дядька! Хотя мне один товарищ из Питера рассказывал… — Дима понизил голос, словно его могли услышать поклонники «ДДТ», затаившиеся в диванах, — что он сильно зазвездился. Типа, разъезжает на двух черных джипах по городу с охраной. Ну, такое…

Андрей не ответил. Он вольно перебирал струны, даже не стараясь вспомнить какую-либо конкретную песню. Музыка сама придет. Он понимал, что не просто умеет играть на гитаре, а делает это хорошо, может импровизировать и наслаждается процессом.

— Вот… — наконец промолвил он, — эта должна подойти…

Дима замолк и прислушивался к вступлению, еле-еле отбивая ритм ногой. Внезапно Андрей прекратил играть.

Что-то было не так. Неправильно. В самой песне, в словах, что застряли на языке, в мелодии.

Он беспомощно улыбнулся и начал снова, буквально заставил себя. Должно быть, все дело в выпитой водке. Или в жаре. Или и в том, и в этом, и во всем сразу.

Его не покидало ощущение того, что песня, именно эта песня, каким-то совершенно невероятным способом способна изменить всю его жизнь. И не в лучшую сторону.

Доиграв вступление, он взял элементарный АМ и запел тихо, почти шепотом, словно боясь разбудить что-то… плохое:

— Я работаю дверьюВ мире, где нету стен.Там, где крылья без перьев,Где нет ни котов ни вен.

Стало душно. Воздух загустел, наполнился низким, слышным лишь ему гудением. Дима подался вперед и не мигая следил за его пальцами.

Я стою на дороге,

Которой тоже нет.Я работаю дверьюМного, много, много лет.

Андрей сменил положение пальцев, ощущая дикий, совершенно иррациональный страх и при этом понимая, что он уже запустил процесс, оседлал тигра и теперь несется сквозь джунгли навстречу судьбе.

— Апокалипсис в очереди в магазин… — начал он, и Дима подхватил тихим, но на удивление приятным голосом, столь сильно контрастирующим с его взбалмошной внешностью:

Апокалипсис впереди идущих спин.Откровение, пот на небесах.Откровение[16]…

Андрей прервал песню и пожав плечами протянул гитару Диме.

— Не помню, как дальше, — виновато улыбнулся он, понимая, что врет совершенно неумело и всякому это ясно.

Дима не возражая принял гитару и положил ее на колени струнами вверх.

— Я помню… — тихо пробормотал он, — странно, почему ты решил исполнить именно эту песню.

Не спеть… Исполнить. Он смотрел на Андрея, как, должно быть, смотрел бы на Шевчука, волею судеб оказавшегося в их купе.

— Она… я ее пел однажды… В очень плохом месте, — выдавил из себя Андрей. В горле упрямо застрял ком.

— Да… многие говорят, что Шевчук не придумывает свои песни. Он их… получает напрямую из ноосферы… письмом, — кивнул Дима. — Весь альбом такой. «Мертвый город» один чего стоит… Год был плохой… — он запнулся на мгновение, — … для России плохой, конечно же. Танкер этот, потом шахты… Ты знал, что шахта на Шпицбергене в Российской концессии? — вдруг спросил он.

Андрей непонимающе уставился на него. В словах Димы все чудилось ему какое-то неприятное несоответствие, само по себе безобидное, но в совокупности с другими факторами — ужасающее.

— При чем тут… Шпицберген? — наконец спросил он.

— Шахта… «Баренцбург», кажется, — сморщился Дима, — человек пятнадцать там погибло… Точно не помню. В 97-м и другие взрывы на шахтах были, но почему-то запомнился именно этот. Видимо, потому что Шпицберген? — он улыбнулся, но как-то неуверенно. — У меня… очень странная память. Я запоминаю сложные вещи куда быстрей простых. Я…

— В 97-м? — тупо переспросил Андрей.

— В начале года…

— «Это его любимая песня», — сказал Андрей, глядя на свои пальцы.

Он не хотел думать, не хотел вспоминать, но память, столь упорно подводившая его на протяжении последних нескольких дней, теперь работала как часы. Он вспоминал и сопоставлял против собственной воли.

— Кто любил? — спросил Дима

— Кольцов…

И внезапно все срослось.

— Он ведь не мог знать эту песню, верно? — спросил Андрей, ощущая, как капли холодного пота стекают по вискам, — не мог знать! Или он услышал ее в городе? Но откуда?

Сам по себе факт этот казался безобидным, но что-то подсказывало ему, что он только что заглянул за кулисы. И увидел актеров без грима.

— Вы о чем говорите? — испуганно протянул Дима, от страха переходя на «Вы».