Я ещё долго выворачивал аргументы шиворот-навыворот, доказывая, что чёрное — это белое, а белое — это чёрное. Так что сначала ошалевшие истцы вынуждены были согласиться, что учитывая своеволие повелителя морей, теперь уж и не установишь: колдовал Лагумуй над лодкой, желая навредить, или же наоборот — желая добра заказчикам. А потом мне удалось убедить публику, сославшись на информацию, которую я получаю напрямую от своего покровителя, что в данном случае имела место следующая последовательность событий: мастер-лодочник нанёс на своё изделие необходимые знаки, а Тобу-Нокоре, увидев своеволие ничтожного человечишки, пришёл в ярость и сделал всё по-своему. В итоге все претензии к Лагумую были сняты.
Однако я рано радовался столь хитроумному разрешению тяжбы. Подсудимый, вместо того, чтобы радоваться оправдательному приговору и побыстрее сваливать, озадачил меня вопросом: «Но как же мне поступать теперь, если морской владыка Тобу-Нокоре легко может преодолеть те защитные знаки, которые я наношу на свои лодки?»
Я, про себя матюгнувшись на языке непонятно где находящейся Родины, задумался.
— Всё просто — кажется, решение нашлось — Ты, Лагумуй, как и прежде наноси свои знаки и говори заклинания. Но теперь всегда обращайся к морскому владыке со словами, что все, кто пускается в плавание, в его власти, и пусть он сам решает: пощадить людей, пользующихся твоими лодками, или же взять их себе в качестве жертвы.
— Спасибо за мудрый совет, Сонаваралингатаки — сказал мастер-лодочник.
— Спасибо тебе, Сонавалингатаки за справедливый суд — вторили ему истцы.
— Теперь мне нужно будет наносить дополнительные знаки на все лодки, мною изготовленные, а также читать новые заклинания и обращения к Тобу-Нокоре — вдруг выдал Лагумуй с озабоченным выражением лица — Люди, передавайте всем, кому я делал лодки, что я буду их переделывать. И пусть пользующиеся моими лодками поспешат.
Не успел я похлебать супчика с мясом
В общем-то особого интереса сама процедура не вызывала — ни малоэстетичное свежевание, ни подробности делёжки морского чуда-юда между участниками рыбалки, превратившейся нежданно-негаданно в охоту. Но вот шкура «тюленя» меня интересовала весьма — как материал для щитов или для изготовления мехов в медеплавильню. Так что я любезно принял приглашение.
Туша неведомой морской зверушки лежала на свободном куске пляжа — примерно посредине между зоной азартных игр и вохейскими торжищем. Народу собралось немало. Многие из обычных завсегдатаев черепашьих бегов и крабьих боёв бросили привычные занятия и толпились вокруг. Да и из вохейцев добрая половина пришла, привлечённая скоплением туземцев.
Меня со свитой и посланцем от удачливых охотников толпа пропустила, раздавшись в стороны, и тут же вновь сомкнулась. Заправлял здесь довольно молодой парень, моих примерно лет, высокий и худой. Кроме добытчиков «тюленя», допущены были к торжеству с десяток «сильных мужей» Мар-Хона. Я с интересом разглядывал животину: как-никак она имела некоторое отношение к прогрессу в местном гончарном деле и к началу папуасской металлургии. А вот видеть ластоногое сиё ранее не довелось. Да, тюленем эту гору мяса и жира с торчащими из пасти клыками назвать трудно — скорее уж морж какой-то. Но ладно, не буду менять уже привычное название.
Узрев появление
Наконец дискотека окончилась. Надеюсь, вид у меня был не самый дурацкий… И началась разделка туши. Всё тот же долговязый парняга, к которому остальные обращались «Рохоке», ловко орудуя каменным ножом, принялся снимать шкуру с добытого зверя. При этом он не забывал заговаривать зубы покойнику: дескать, скинь плащ тяжёлый, неудобный, гость дорогой, да проходи на праздник в твою честь.