Открыто выступать с неортодоксальных позиций было просто опасно даже в первой четверти XX в. — если не для жизни, то по крайней мере для карьеры. Например, публикация в 1910 г. новаторской работы Франца Йозефа Дэльгера о рыбе как символе в раннем христианстве стала «неблагонадежной» в глазах ряда высокопоставленных коллег стремившихся закрыть ему путь к преподаванию. Понятно, что Дэльгер, как до него де Росси, был вынужден проявить разумную осторожность и не включать свои работы по взаимосвязям христианства и язычества в общий курс истории церкви. Только смена ситуации после Мировой войны и прокладываемый Ватиканом «новый курс» несколько смягчили обстановку. В 1925 г. Папскую академию христианской археологии превратили в Институт (Pontifico institute di archeologia cristiana — PIAS). возложив на него функции обучения студентов и ведение исследований. Вступая в должность, первый ректор Института И. П. Кирш (1861–1941) счел возможным постулировать, что христианская археология стала исторической наукой, «основанной на подлинных источниках и стремящейся к абсолютной объективности». Но до настоящего утверждения внеконфессионального подхода оставалось еще примерно полстолетия В публичной лекции на XI МКХА в Гренобле (1986), ставшей сейчас классическим изложением взглядов на перемены в области христианской археологии, выдающийся французский ученый Поль-Альбер Феврье указал на продолжавшееся господство «утилитарного» подхода к христианским памятникам, на использование их в религиозной полемике и пропаганде (например, для проведения евхаристического конгресса была демонстративно отреставрирована базилика в исламском Тунисе). Момент решительного перелома приходится на начало 1970-х гг. На IX Международном конгрессе в Риме новый подход, связанный с отказом от «конфессиональности» в науке, окончательно утвердился и был признан официально благодаря усилиям группы выдающихся светских ученых.6
Хотя это не значит, конечно, что «идеологические путы» (частный случай которых представляют конфессиональные ограничения) полностью исчезли.Метод римской школы в зеркале протестантской критики
В основе многих «атрибуционных» и «интерпретационных» конфликтов первой половины XX в. лежат объективные особенности, присущие древностям любой религиозной культуры. Главная из них: разрыв между возникновением, а затем распространением «учения» — и запечатлением его влияния в «материальной» среде (экономике, социальной структуре, изобразительном искусстве и архитектуре и пр.) Разрыв часто отражен в хронологии культуры — хотя и не только в ней. Нет ничего странного в том, что на вопрос, как выглядят древности первых христиан, не сразу удалось ответить. Еще апостол Павел задумывался, чем следует обставлять свой быт христианину, чьих обычаев придерживаться в каждодневной жизни: иудейских, греческих или каких-то иных, не связанных ни с этнической, ни с конфессиональной принадлежностью (хотя и не предлагал однозначного ответа).
Решения, конечно, были выработаны ежедневным бытом, но следы их нужно искать вне литературы, там, где они непреднамеренно запечатлены в материальных остатках домашней и церковной жизни. Однако эти следы оказались довольно смутными и археологи не сразу научились их определять. Из-за этого они либо невольно искажали датировки, удревняя материал, — либо считали, что ранние «христианские» слои и артефакты до нас просто не дошли, они полностью уничтожены.
Сейчас доказано, что «неуловимость» ранних христианских древностей объясняется просто. Христиане двух первых веков, разумеется, строили здания, хоронили умерших, теряли или ломали вещи, устраивали совместные трапезы — то есть жили обычной, каждодневной жизнью и ее материальные остатки постоянно открываются. Но они совсем (или почти) неотличимы от остатков той «нехристианской» культуры, которая их породила и на первых порах окружала.
Древности, несущие несомненный отпечаток христианства, можно выделить из общего круга поздних античных (эллинистических) не ранее, чем со 180-х гг. Только с конца И в. можно различить новые элементы в погребальном обряде, надписи, символы, даже здания. Иными словами, у христианской культуры ушло более столетия на то, чтобы выработать форму, отличную от старой социально-культурной матрицы. Если же говорить не об отдельных элементах культуры, которые существовали во II–III вв., а о ярко выраженных универсальных структурах — то речь пойдет о периоде не ранее IV в., с эпохи Константина Великого.