Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

Есть и другие тексты, показывающие, что С. Л. Франк отчетливо признавал возможность пребывания в мистической церкви всех людей доброй воли, — и верующих и неверующих. Вы спрашиваете — не пора ли Церкви «раздвинуть, вернее, понять свои границы»? Я полагаю, что вопрос поставлен неправильно. Общая для всех «эмпирических» христианских церквей веры граница есть вера во Христа. «Раздвинуть» эту границу церкви веры не могут, — это значило бы для них перестать быть самими собой. Но есть мистическая Церковь Христова, граница которой — добрая воля. Вопрос Ваш может быть поставлен так: не пора ли христианским церквам веры осознать эту широту мистической Церкви Христовой? — Давно пора, но для нашей Русской церкви веры сегодня это возможно только на уровне личных суждений.

Апрель 1975

(Это письмо до К. А. Любарского не дошло.)

К. А. Любарский

Письмо С. А. Желудкову (от апреля 1975)

Из письма жене[18]:

***

Помимо неравноправия нашей переписки, о котором пишет Сергей Алексеевич, связанного с моими условиями, и которое, я надеюсь, всё же будет преодолено, рано или поздно, есть и ещё одно неравноправие, внутренне присущее нашему спору и оттого более серьёзное.

Дело в том, что я, сколь бы ни был я убеждён в правоте моей точки зрения, в принципе допускаю всё же возможность её изменения. Хотя мне, такому, каков я есть сейчас, кажется весьма маловероятным, что я когда-либо смогу перейти на позиции человека верующего, тем не менее я на 100 % не могу отвергнуть этой возможности. Мало ли как может сложиться дальнейшая моя судьба, мало ли как могут меняться убеждения и воззрения! Основой для этого является ясное понимание чисто человеческой природы любых воззрений, любой позиции, понимание их неабсолютности. Поэтому, как я ни убеждён в своей правоте, как я ни возражаю на аргументы оппонентов, я всё же откладываю их где-то в запасниках памяти и когда-либо (почему бы и нет?) они могут сработать.

Иное дело Сергей Алексеевич и его друзья. Будучи людьми религиозными, они убеждены в абсолютности своих точек зрения. Они убеждены, что обрели ту высокую ценность, о которой писал в своей статье Аверинцев, столь сочувственно цитируемый энергичной знакомой Сергея Алексеевича. Обретя Бога, они не мыслят возможности (хотя бы минимальной) перехода на иные позиции. Поэтому с их стороны наш спор — никогда не диалог, а всегда лишь монолог, проповедь, хотя они это и отрицают. Субъективно, может быть, никто из них и не стремится «обратить меня в свою веру», но объективно убеждённость в обладании высшими ценностями, в обладании абсолютом, лишает дискуссию необходимого условия — презумпции возможности изменения собственной позиции.

Если ещё на позиции абсолюта стоит Сергей Алексеевич, то по крайней мере он, оставаясь непоколебимым сам, признаёт за другими право на иную точку зрения, хотя это его и огорчает. Но уже несколько иной, видимо, человек, один из друзей Сергея Алексеевича, смотрит на вещи по-иному. Вот, пожалуйста, что он пишет: «Вне религии говорить, спорить о чем-либо, в сущности, по большому счёту говоря, не о чем». «Серьезность, искренность, честность души — только этим религиозным проблемам и предназначены». «Позиция неверия не позволяет быть внутри неё искренним, честным, последовательным, определенным…»

Вот ведь как! Позиция оппонента уже априори объявляется нечестной (я понимаю, что речь тут идёт не о честности в узко бытовом смысле слова, а о некоей честности высшего плана, но это мало улучшает дело). До сих пор во всех наших спорах я лично честность оппонентов не ставил под сомнение… Вот ведь до чего доводит обладание абсолютом! Не случайно, что именно это письмо и в остальных своих пунктах — самое неинтересное из всех. Набор расхожих, много раз слышанных мыслей, весьма тривиальных — вот и всё, пожалуй. Меня удивляет лишь, почему Сергей Алексеевич считает его глубоким и тонким мыслителем. Я попрошу, конечно, прощения у Сергея Алексеевича, но я не могу дискутировать с человеком, который отказывает мне в честности.

Не случайно именно этот знакомый Сергея Алексеевича нашёл, что мой тезис о демиургичности человека есть не что иное, как «лозунг из столовых». Прошу простить за сравнение, но это позиция хунвейбина: «долой-де Шекспиров и Флоберов, потому что ими пользуется буржуазия!». Хорошая позиция, легкая позиция, избавляющая от необходимости думать по существу. Какой контраст между его письмами и письмом другого друга Сергея Алексеевича, которым тот открыл, так сказать, серию ответов на моё письмо! И сама позиция его, и тон, которым он её излагает, вызвали у меня глубочайшее уважение и интерес.