Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

Но вернемся к нашему спору. Позиция обладания абсолютом вносит любопытные аберрации в некоторые аспекты спора. Таков, например, один из главных, если не главнейший вопрос спора — вопрос о смысле жизни человека, о сравнительной ценности ответов, которые дают на этот вопрос религия и материалистическое мировоззрение, научное мышление. Сергей Алексеевич и его друзья роковым образом путают две вещи — истинность этих ответов и их достойность.

Психологически это понятно. Для Сергея Алексеевича вопрос об истинности религиозного ответа просто не стоит. Конечно, для него это — истина. Но он упускает из виду, что для меня-то дело обстоит по иному. Поэтому поясню.

Если бы я на время забыл об истинности и ложности ответов на вопрос о смысле жизни человека и безотносительно к тому попытался сравнить религиозный и научный ответы, я без сомнения ответил бы, что религиозный ответ неизмеримо, безусловно достойнее. Обладание вечной, абсолютной истиной, вечная жизнь в единении с Богом — кто же этого не предпочтёт любому иному честному ответу…

Всё так… при одном условии: если религиозный ответ — вообще ответ, если это не самообман. Вот о чём надо говорить, вот что надо доказывать, а вовсе не тезис о соразмерности вопроса и ответа, на котором почему-то сосредоточились Сергей Алексеевич и его друзья.

Поясню аналогией — что «достойнее»: подать нищему медный грош или сторублевую ассигнацию? Кажется, ответ ясен — конечно, второе. Ну, а если существует твёрдая уверенность, что ассигнация фальшивая или хотя бы вероятность этого чрезвычайно велика? Не предпочесть ли нам безусловную, хотя и небольшую ценность твердого металла проблематической ценности фальшивых бумажных денег, к тому же подвергающихся жестокой инфляции?

Тьмы низких истин нам дорожеНас возвышающий обман…

А так ли? Не разумнее ли посмотреть реальности в глаза?

Сергей Алексеевич написал мне, что я осмелился упрекнуть христианство в детском страхе прозрения реальности. Увы, осмелился. Я и посейчас думаю, что идея спасения родилась именно как психологическая реакция на страх личного конца. Мне трудно обсуждать эту проблему здесь и прошу меня от этого уволить, потому что Сергей Алексеевич неожиданно перевёл эту тему в свой личный план, применил её к себе, и у меня просто сердце захолонуло.

Если Сергей Алексеевич хочет более ясно представить себе, как я лично смотрю на этот вопрос, то я просто прошу его открыть томик моего любимого поэта Уолта Уитмена и перечесть «Поэму изумления при виде прорастающей пшеницы» и «Тому, кто скоро умрёт». Я всё равно не скажу лучше и проще, чем этот великий старец. И вообще мир Уитмена (внутренний его мир) должен представить для Сергея Алексеевича заметный интерес. Если он прочтёт «Листья травы» целиком, то получит представление, каким гармоничным, спокойным, уравновешенным (а вовсе не бездной ужаса) может быть мир атеиста.

Прискорбно, что Сергей Алексеевич всё же продолжает смотреть на мир атеиста как на сколок мира религиозного, он мыслит о нём в категориях верующего. Ну, откуда он, например, взял, что «атеисту запрещено думать категорически о реальности конца истории»? Вообще это слово «запрещено» Сергей Алексеевич в применении к миру атеиста употребляет необычайно часто. Как-то он не может проникнуться пониманием того, что, напротив, это единственное слово, которое полностью отсутствует в миропонимании атеиста. Думать о чём-либо не может быть запрещено, и причем принципиально! И о конце истории, конечно же, думают и пишут, достаточно из недавних работ назвать работы фон-Хорнера и вообще все работы, в которых проводятся оценки численности внеземных цивилизаций (в формулы для оценки их числа существенным параметром входит время существования цивилизации и для его оценки необходимо рассмотреть вопрос о причинах возможного конца истории). А Сергей Алексеевич пишет о каких-то запретах… Как можно?

И о Боге не запрещено никому думать и думают… И никто не исторгает из своей среды верующих учёных, что лишний раз подтверждает и сам Сергей Алексеевич, говоря о религиозности Павлова и многих других.

Вообще у меня впечатление, что Сергей Алексеевич не читал моего первого письма на эту тему, еще от 73-го года, где я пытался очертить моё представление о взаимоотношении науки и религии[19]. Поэтому я сейчас повторю эту схему, тем более, что в некоторых моментах мне хотелось бы её детализировать и развить.