Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

Итак, если изобразить весь окружающий человека мир в виде бесконечной плоскости (ни в коем случае не надо отождествлять эту бесконечность с бесконечностью пространственной, это бесконечность качественного разнообразия!), то область познания, описываемую позитивной наукой в широком смысле этого слова, можно представить в виде некоторой заштрихованной замкнутой области (хотел бы изобразить это графически, но оказывается, что и это предлог для подозрительности цензора). За её пределами — вся бесконечная незаштрихованная плоскость: непознанное. Граница области познанного и непознанного сравнительно резка, хотя и не вполне: существует возможность экстраполяции через границу, прогнозирования, предсказания, что размывает границу.

Область эта постоянно стремительно расширяется, так что площадь, занятая ею, растёт (по крайней мере до сих пор росла) экспоненционально. Скорость расширения на разных участках границы весьма различна — есть области познания лидирующие и отстающие, так что вся заштрихованная область напоминает скорее расползающуюся амебу, а не круг. Скорость расширения тоже весьма неравномерна. Иногда на отдельных участках границы скорость резко возрастает — это обычно совпадает с эпохами смены парадигм.

Но, поскольку плоскость познаваемого бесконечна, то область уже познанного никогда не сможет заполнить всё целиком. Непознанное остается всегда. Человек же в своей деятельности имеет дело с Миром в целом и для выработки адекватных поведенческих реакций должен построить себе целостную модель Мира. В этой модели не может быть пустот, ибо нельзя взаимодействовать только с небольшой, только с незначительной частью Мира, взаимодействовать избирательно. Незаштрихованную часть плоскости надо чем-то заполнить и её действительно заполняют. Пустоты модели Мира заполняют религия, искусство во всех его видах, философия в самом широком смысле слова, включая онтологию, гносеологию, а также этику и т. п.

Эти три области — религия, философия, искусство — делят между собой незаштрихованную часть плоскости весьма условно. Границы между ними весьма размыты, области взаимопроникают, они отделены друг от друга куда менее чётко, чем все вместе от науки, хотя и там граница размыта. На заре человеческой истории на долю этой троицы приходилось почти всё, находящееся за пределами чувственного опыта. Даже описание природы совершалось в рамках этих областей. Дриады жили в каждом дереве, наяды в каждом ручье… Древний грек не понял бы, или возмутился бы, или испугался, если бы вместо Зевса стали бы говорить о разности потенциалов и об атмосферном электричестве. Но… великий Пан умер и ныне главная сфера, которой заняты и философия, и религия, и искусство — это человек, внутричеловеческое (хотя и не только). И то же непонимание, негодование, когда о Человеке начинают говорить, как о части природы! Но об этом после…

В движении области познанного наблюдались и наблюдаются иногда интересные аномалии. В прошлом можно наблюдать случаи её неожиданной регрессии (утраты накопленных знаний), в результате чего за пределами основной области познанного возникали отдельные, не связанные с нею, маленькие островки (область становилась многосвязной). Когда фронт познания приближался к ним заново, и поглощал их, происходило как бы вторичное их открытие. Так дело обстояло, например, с древней медициной и т. п. Иногда, напротив, на пути движения фронта познания возникали неожиданные препятствия. Тогда фронт познания временно обходил их, оставляя у себя в тылу, подобно осажденным крепостям, белые пятна. Иногда такие островки непознанного внутри области знания сохраняются весьма долго. Тогда возникает своеобразное явление научной мифологии, стремящейся заполнить эти белые пятна. Рано или поздно эти пузыри, конечно, лопаются.

Но это детали. Вернёмся к главному. Религия, философия, искусство вместе создают то, что я назвал бы индивидуальным мифом человека. У каждого человека эти индивидуальные мифы могут весьма разниться. Однако в силу общественного характера человека существует сильная тенденция к образованию некоего коллективного мифа (или скорее мифов — ибо у разных социальных или национальных групп эти коллективные мифы могут различаться существенно). В результате индивидуальные мифы не разделяются так сильно, как могли бы, а представляют собой, преимущественно, некоторые вариации некоего коллективного мифа.

Теперь понятен столь смущающий Сергея Алексеевича феномен верующих учёных: в их индивидуальном мифе вера занимает существенное место. Они учёные — пока речь идет об области познания, и верующие — когда переходят, так сказать, в незаштрихованную часть плоскости. И то и другое вполне совместимо.