Христианство. Три тысячи лет

Страдания православной и древних нехалкидонских церквей Востока на протяжении ХХ века в сочетании с бурным ростом других христианских конфессий привели к тому, что в современном спектре христианской активности доля традиционного восточного христианства невелика. В 1900 году православные составляли 21 % всех христиан мира, в начале XXI века этот показатель снизился до 11 %, в то время как доля римских католиков благодаря росту в южных регионах планеты увеличилась с 48 до 52 %.[1962]

Однако такое уменьшение «доли рынка» следует рассматривать в контексте значительного роста численности христиан всех конфессий, и, что еще важнее, помнить, что христианская одержимость статистикой, как триумфальная, так и тревожная, – гораздо более молодое явление, чем одержимость ею светского Запада в целом. Англичане входят в число инициаторов и образцов этого современного невроза, они также демонстрируют, насколько он современен: продолжительность его существования не превышает полутора столетий. Английские политики первыми нашли применение статистике в политике и экономике в конце XVII века, а Англиканская церковь проявила интерес к ней лишь в 1851 году, когда британское правительство решило выявить религиозную принадлежность и уровень посещения церкви населением в ходе обычной переписи. Результаты разрушили уверенность Англиканской церкви в своем общенациональном статусе, но вместе с тем подтвердили, что раз в году четверть населения все-таки посещает богослужения официальной церкви. С тех пор англикане не переставали беспокоиться из-за цифр или радоваться им, и в этом среди западных церквей они не одиноки.[1963]

Возрождение монашества

Более важными с точки зрения православных и нехалкидонских церквей могли быть давние заботы: возрождение монашеской жизни и духа монашества, занимающего центральное место в духовном облике этих церквей. С 70-х годов ХХ века и монастыри на горе Афон, и коптские монастыри в Египте пережили внезапное возрождение, которое принесло новых сотоварищей и новую надежду, хотя порой в сопровождении ультратрадиционного отношения к современному миру. Для монастырей горы Афон главным элементом было восстановление во всей полноте жизни большинства монастырей как общин – после столетий, когда монахи пытались жить по отдельности, не как отшельники, но в целом двигаясь каждый своим духовным путем.[1964]

Остается увидеть только, как эта духовность, явившаяся из другого мира, и акцент на древней литургии обретут конструктивные взаимоотношения с современностью. Мы уже видели, как церкви восточного чина столкнулись с ограничениями, наложенными двумя чуждыми сочувствия силами: с XIV по XIX век – Оттоманской империей и ее форпостами, а также исламской монархией Ирана, а затем, в ХХ веке – непродолжительной, но гораздо более враждебной силой советского коммунизма. Парадокс, но это угнетение стало также защитой от насущных богословских проблем, что в ином контексте поэт Константин Кавафис назвал «подобием выхода», ибо церкви были настолько заняты проблемой выживания, что не успевали смотреть по сторонам.[1965] Западная церковь в ее протестантской и католической формах с разной степенью успеха стремилась обратиться к детям Просвещения – к этим усилиям православие часто относилось пренебрежительно. Из всех восточных церквей только Русская православная церковь получила шанс сделать это в последние годы царского правления. Но теперь, когда православие уже не сможет избежать решения этой задачи, нам предстоит увидеть интересное влияние на восточное христианство.

Христианство и политика