Восстановление православных традиций не обошлось без головокружительных успехов. Трудно не восхищаться расцветом одного из самых значительных исторических женских монастырей России, московского Новодевичьего. Этот процесс возглавила выдающаяся деятельница, матушка Серафима. Урожденная аристократка Варвара Васильевна Чичагова, она находилась под влиянием деда, бывшего царского офицера, который стал священником, был тайно посвящен в архиепископы во время сталинских чисток и погиб вместе с сотнями тысяч других жертв. Чичаговой удалось сделать достойную научную карьеру без вступления в коммунистическую партию. Когда распался Советский Союз, овдовевшая Чичагова, принявшая монашество, сумела вдохнуть жизнь в запущенное монастырское хозяйство. До тех пор незначительные уступки церкви, сделанные во время Второй мировой войны, позволили открыть в Новодевичьем только одну часовню и небольшое издательство – бледное подобие поклонения, благотворительности и образования, которые до 1917 года процветали в монастыре на протяжении веков. Матушка Серафима умерла в 1999 году, в возрасте 85 лет, но за пять лет эта хрупкая пожилая женщина сумела, не располагая средствами, вырастить новую общину. Поначалу монахиням приходилось жить в прежних домах по всему городу, но со временем монастырь дал надежду женщинам, справляющимся с невзгодами постсоветской жизни, в нем появились рукодельные мастерские и приусадебное хозяйство, служащие прибежищем восстановленные церкви и другие места поклонения.[1952]
Несмотря на подобные вдохновляющие примеры, почетное место в российской жизни, занятое официальной церковью, не всегда шло ей на пользу. К 1997 году закон «О свободе совести и вероисповедания» противоречил утверждению светского государства в Конституции Российской Федерации 1997 года; признание получил «особый вклад православия в историю России, в установление и развитие русской духовности и культуры». Священники не могли не оценить внезапное и щедрое предоставление средств на строительство новых и восстановление старых церквей по всей России, особенно огромных сумм, потраченных при поддержке мэра Москвы Юрия Лужкова на строительство разрушенного в Москве храма Христа Спасителя. Фильм о том, как его взрывали по приказу Сталина, остается одним из олицетворений советских нападок на религию. Примечательно, что еще один православный храм Христа Спасителя, внешне напоминающий московский, был возведен на российской территории в Прибалтике, в Калининграде – бывшем Кенигсберге, крепости тевтонских рыцарей в Восточной Пруссии, преобразившейся до неузнаваемости с 1945 года. Калининградский храм занимает господствующее положение в городском центре, затмевая древний лютеранский собор, недавно восстановленный из руин военного времени: это явное и значительное свидетельство политической архитектуры.[1953]
Можно провести параллель с другим государством, где преобладает православие: в многонациональных населенных пунктах румынской Трансильвании в каждом сообществе в первом десятилетии XXI века имелась румынская православная церковь, одетая в строительные леса, – эти здания либо расширяли, либо возводили заново рядом со старинными приходскими церквами других этнических сообществ.Костры из книг Меня, Шмемана и Мейендорфа
В богословских и социальных заявлениях Московская патриархия продолжала придерживаться консервативных взглядов. Она остановила самого агрессивного из своих иерархов, епископа Никона из Екатеринбурга, который дважды, в 1994 и 1998 годах, устраивал сожжение книг православных авторов, пытливость которых он не одобрял. Ряд обвинений со стороны епархии, в том числе более и менее тяжких, привел к лишению Никона сана и высылке в Псково-Печерский монастырь.[1954]
В числе авторов, которых Никон воспринимал как врагов православия, был Александр Мень, последний из священников, погибший при загадочных обстоятельствах еще в советскую эпоху, в начале 90-х годов. Этот богослов с иудейскими корнями, экуменист по духу, вел исследования православия параллельно с православными богословами, отправившимися в изгнание после 1917 года. В первые годы после революции большевики допустили ошибку, позволив некоторым наиболее видным и плодовитым богословам последних лет самодержавия покинуть Россию.[1955] Из сообщества изгнанников вышли богословы, которые стремились осмыслить свой опыт пребывания на Западе и вместе с тем хранить верность динамичной православной традиции. Двое самых известных из них, Александр Шмеман и Иоанн Мейендорф, обучавшиеся в Северной Америке, принадлежали к числу авторов, книги которых сжигались в Екатеринбурге.Сербская православная церковь