Христианство. Три тысячи лет

Истории современной России и Сербии указывают на некие первоначальные просчеты. Возможно, кого-то огорчит тот факт, что после падения традиционного европейского христианства столько христианских конфессий продолжают поддерживать тесную связь с силовой политикой, однако любой потенциальный источник силы будет неизбежно притягивать греховное человечество, и религия с одинаковой вероятностью приносит и мир, и меч. Авторы книги Бытие, изложившие историю Каина и Авеля, проявили мудрость, упомянув о первом поклонении Богу сразу же после первого убийства. В то время как ни одно из государств, освободившихся из-под советского контроля, не решило восстановить в полной мере христианскую церковь, «правые христиане» в США продолжали играть в американской политике роль, которая однозначно вела к христианской гегемонии в стране; признаки возможности новой константиновской эпохи заметны повсюду. В 1991 году президент Замбии Фредерик Чилуба, приверженец Пятидесятнической церкви, победивший на честных и беспристрастных выборах, чтобы осуществить программу реформ, стал первым правителем в постколониальной Африке, который объявил свой народ «христианским», подчинив «правительство и всех жителей Замбии владычеству Иисуса Христа». Хотя в 2001 году Чилуба нехотя отказался от дальнейшей борьбы за президентство, запятнав свою репутацию недопустимым поведением во время пребывания в должности, ни одно последующее правительство в стране, где в 2000 году христианами себя назвали 85 % населения, не опровергло его утверждение.[1966]

Наиболее примечательны голоса, раздающиеся среди руководства Китайской Народной Республики. После того как на протяжении десятилетий все формы китайского христианства терпели гнет и гонения разной степени тяжести, растущая христианская деятельность создала возможности столь же удивительные, как и события, последовавшие за победой Константина в битве у Мильвийского моста. В 2002 году, отвечая на вопрос о том, что он оставил бы Китаю в наследство, лидер коммунистической партии Цзян Цзэминь ответил, что он предложил бы сделать христианство официальной религией Китая. Были ли эти слова исторической шуткой, которые изредка способны выдавать представители старшего поколения властей Китая?[1967]

Цзян Цзэминь наверняка помнил, что Сунь Ятсен, основатель первой китайской республики столетие назад, был христианином-методистом, так же, как и его жена, которая прожила долгую жизнь и пользовалась большим уважением. Цзян Цзэминь мог бы также отметить с прагматизмом, свойственным китайской политике трех последних десятилетий, что в Индии и Китае вместе взятых численность христиан, не афиширующих свою веру, достигает по оценкам 120 миллионов, что составляет около 6 % всего населения планеты, следовательно, христианство может по праву претендовать на звание пятой в мире религии по численности приверженцев. Все это дополняет явную экспансию официальных церквей, наличие которой Китай признает уже несколько десятилетий, хотя поначалу со скрипом.[1968]

Тот же феномен благосклонности властей ощутим в Южной Корее, хотя там он уже доказал свою контрпродуктивность. В 2008 году правительство Ли Мён Бака смутили обвинения в том, что в своей приверженности христианам оно проводит дискриминацию буддистов.[1969]

Этот конфликт был одним из аспектов заметной реакции корейцев на «Евангелие процветания» (см. с. 1055), учение об успехе в этом мире, которое за последние несколько десятилетий отпочковалось от некоторых влиятельных пятидесятнических конгрегаций в общем протестантизме. Результатом стал не разрыв с христианством, а перенос лояльности на альтернативное христианство, не связанное с протестантской гегемонией: национальная южнокорейская перепись 2005 года выявила снижение численности протестантов примерно на 1,5 %, скромный рост численности буддистов (примерно на 3 %) и поразительный рост католиков – на 74 %.[1970]