Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

И всё же в этих больших от муки глазах было столько человеческого, столько от тех, что у Христа упало сердце. Эти лохмотья, похожие на противный, грязный кокон. Какие бабочки прячутся в вас?!

Он смотрел. Многие скользили по нему мучительным взглядом и шли дальше.

– Что ж ты не дал знать?

– А чего? – голос Иуды был суровым. – Я сразу увидел, что не татары. Чего бьшо будить уставших? Чтоб посмотрели?

Глаза его почернели. Мрачные глаза.

Проснулись и другие. Также подошли. Толпа не обращала внимания на людей на пригорке. Редко кто бросал взгляд.

Возможно, людское море так и протекло бы мимо них, но в нём шагали трое старых знакомых Христа, три «слепых» проходимца, и один из них заметил его, подтолкнул друзей.

– Он, – сказал кто-то из них после размышления.

– А что, хлопцы, не свербит ли у вас то место, куда он тогда… – Второй мошенник почесал зад.

– Да не было у него, наверное, больше.

– Бро-о-сь. Ну, не было. Так бояться должен. Украсть, а доплатить… Ну, как хотите. Я не из милосердных.

Остальные в знак согласия склонили головы. И тогда плут безумно и пронзительно заорал:

– Братья в го-ope! Лю-уди! Никто нам не подмога! Бог только единый!

– Вот Он! – показал второй. – От слепоты исцелил меня!

– Он Гродно от голода спас!

Люди начали замедлять ход. Кто миновал – оглядывался назад. Задние напирали… Безумно кричала старуха, держа за верёвку, намотанную вокруг рогов, корову:

– Торговцев изгнал! Корову вот эту мне дал! Смотрите, люди, эту!

– Не нужно дальше идти! Он тут! – загорланил кто-то.

– В Гродно – слыхали?

Братчик внезапно увидел, что толпа сворачивает с дороги и течёт к пригоркам. Он слышал крик, но слов разобрать не мог. И только потом прорезались из общего гомона отдельные крики:

– Он! Он! Он!

– Это они чего? – спросил дурило Иаков. – Бить будут?

– А тебе что, впервой? – Глаза Симона искали коней.

– Страх какой, – ужаснулся Фаддей. – Волны, что пенятся срамотою своею.

Раввуни пожал плечами.

– Это значит: пришёл час, – сказал Раввуни.

Толпа приближалась, постепенно окружая их. И вдруг стон, кажется, всколыхнул пригорок:

– Боже! Боже! Видишь?!

Тянулись чёрные ладони, худые жилистые руки. И на запрокинутых лицах жили глаза, в муке своей похожие на глаза тех, во сне.

– Продали нас! Совет церковный с татарином спелся!

– Войска стоят… Не идут!.. Не спасают!

– Один Ты у нас остался!

– Оружия!

– Продали… Хаты сожжённые.

Тысячеглазая боль снизу ползла к школяру.

– Убиты они все! Стань главою! Спаси!

– Люди! Что я могу?..

– Спаси нас! Спаси!

– …Я нищ, как вы, бессилен, как вы.

– Покажи силу Свою! Детей побили.

Звали глаза, руки, рты.

– Я – самозванец! Я – жулик!

Но никто не слышал, ибо слова тонули в общем вопле.

– Спаси! Спаси!

– Что делать? – тихо спросил Раввуни.

– Ничего, – ответил Фома. – Тут уже ничего не поделаешь.

И Братчик понял, что тут действительно ничего уже не поделаешь. И он поднял руки, и держал их над криком, а после над тишиной.

Он помнил, какими видел их во сне.

Весь день и всю ночь кипела, бурлила тысячерукая человеческая работа. Следуя неизвестному пока замыслу Братчика, люди пришли на озеро, с трёх сторон окружённое лесом. Большое, мелкое и топкое озеро с многочисленными островками.

На самом большом из островков стоял когда-то замок Давидовичей-Коротких, наследников бывших пинских князей. Замок давно лежал в руинах. Оставалась только заросшая травой дорога через лес. Она некогда была засыпана камнем, потому и сохранилась.

Столкнувшись с озером, дорога всползала на искусственную насыпь и шла озером ещё саженей триста, пока окончательно не обрывалась. Раньше, когда замок ещё был цел, людей и лошадок перевозили отсюда до острова на больших тяжёлых плотах. Теперь и плоты догнивали на берегах да на дне. Да и сама насыпь заросла по обоим склонам большими уже медностволыми соснами, чёрной ольхой, дубками и быстрыми в росте великанами осокорями.

Толпа занималась тем, что наращивала насыпь в длину. Мелькали лопаты, скрипели колёсами возы с песком, сыпалась земля. Погрязая в глине, люди катили тачки, трамбовали. Кипела бешеная работа. Все верили: не поспеешь в срок – конец. За сутки насыпь удлинили ещё саженей на двести. До островка оставалось ещё столько же, с небольшим гаком. И тут работу остановили. Начали забивать в дно колья с ровно срезанным верхом.

Только сейчас ожила Магдалина. Приказала позвать Христа. Вместо него пришёл цыган Симон Канонит, сказал, что Христос, Фома, Иуда и ещё несколько человек ловят на дороге беженцев и заворачивают их в Крицкое урочище, где собрался уже кое-какой народ: остатки разбитых сторожевых отрядов из маленьких городков, вооружённые вольные мужики, мелкая шляхта… Магдалина ахнула, узнав, сколько была без сознания.

– Да ты понимаешь, что они Анею из монастыря увезли?!

– Анею? Поздно. Попали в такую кулагу, что будем ли ещё живы. Останемся на земле – найдёт. А нет, так и Анея, и все прочие будут нам без надобности.