Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

Запыхавшиеся беглецы, с красными от напряжения, искаженными диким ужасом лицами, были уже близко. Даже если подсаживать людей – прежде всего женщин – на стену, успеешь подсадить от силы троих-четверых. А стало быть, схватят и Тумаша, и Иуду, и всех, и его. Бедных не выкупят. Рабство. Кнут.

Он оглядел стену, и вдруг что-то промелькнуло в его глазах: «А может, и вскочишь?».

Христос припустил навстречу беглецам. Увидел у некоторых в глазах безмерное изумление. Но бежал он недолго. Саженей через десять повернулся и, набирая скорость, помчал к стене.

– Да! – хрипло крикнул Тумаш. – Правильно! Лишь бы не плен.

Он подумал, что Христос хочет разбить голову о камни. Но тот и не помышлял об этом. Разогнавшись, он ногами вперёд прыгнул на стену и, по инерции сделав на ней два шага, вскинул руки, захватил-таки пальцами острый верхний край её, срывая ногти, обдирая живот, извиваясь, подтянулся с нечеловеческой силой, силой отчаяния и безысходности, вскинул одну ногу, а после и сел верхом на замшелые камни. Упал головой на верх забрала во внезапном страшном изнеможении.

Сверху увидел лицо Раввуни, его протянутые руки, глаза, в которых были радость за него и одновременно безмерная растерянность.

В это время татарва догнала и схватила Иоанна Зеведеева и Фому. Христос не понял как. Иоанн был женоподобен. Но Фома? Только после он угадал то, что в неверных сумерках не было времени рассмотреть. Кроме того, крымчаки по глупости своей и неопытности не сумели отличить белых ряс монахинь от полотняных, грязно-белых апостольских хитонов.

Апостолов тащили на коней. Затем начали взлетать арканы. Стали хватать женщин. Слышался визг, крики, топот коней, чужая брань.

– Я тебе лапну! – Фома отвесил оглушительную оплеуху. – Я тебе лапну дворянина!

– Гвалт!

– Вот это бабы! – кричал крымчак. – Очын вылыкы бабы! Этых хватай!

– Иги-ги! Иги-ги!

С кряканьем, словно дрова сёк, молотил Филипп. Но вокруг всё больше гурьбилась конная смердящая толпа.

Никто из беглецов не сумел бы вскочить на стену, слишком были обессилены. Но Христос и не думал лишь о собственном спасении. Нужна была, может, всего одна минута, чтоб что-то… А, чёрт!

Над Иудой со свистом взлетел аркан. Охватил глотку.

– Христос!!! – в отчаянии, задыхаясь, только и успел крикнуть несчастный.

И тогда Христос встал на ноги.

…Игуменья и Пархвер, тянущие связанную Анею к воротам во внутренней стене, остановились, услыхав этот крик.

– Ч-чёрт, что такое? – спросил великан.

Лицо Анеи было бледным и безучастным. Она глядела в землю. Девушка слышала визг и крики и понимала всё. Игуменья постаралась ещё вчера открыть непокорной глаза на судьбу, её ожидавшую.

– Открывай, – прошептал Пархвер.

Игуменья, однако, не спешила: она учуяла, что за воротами, в двух шагах от них, кто-то глухо рыдал.

…Магдалина, до крови разбив кулаки, распростёрлась на воротной половинке, широко раскинув руки, как распятая. Одно лишь отчаяние владело ею. Скажи она обо всём – они ворвались бы сюда несколько часов назад и тогда ничего бы не было. А теперь он во вражьих руках. Она колотилась головой об окованную железом створку, а потом бросила это и уже только плакала.

– Тс-с! – прошипела игуменья.

Она тихо, как кошка, взбежала стёртыми каменными ступенями на забрало. Стена эта была втрое выше внешней, с зубцами. Игуменья припала к просвету между ними и увидела человека, который внезапно выпрямился на вершине каменной ограды.

Тогда она поспешно сбежала вниз, зашептала Пархверу:

– Этот – на стене. И женщина тут, у ворот. Сейчас он, видимо, бросится сюда. Узнал.

– Так выпускай…

Связанная безучастно смотрела в землю. Она сидела на траве. Как только Пархвер отпустил её, она села – не держали ноги. Лицо было словно одеревеневшим. Вокруг глаз – синие тени. Игуменья покосилась на неё:

– Ему в руки?

– Чёрт с ним. Обоих и захватят.

– А если нет? А если выкрутится да прискачет сюда?

– Стена!

– Стена из дикого камня. А этот – ловчила…

– Пускай, говорю. – Пархвер был белым от тревоги.

– Нет, – властно отрезала игуменья. – Надо посмотреть, что да как. Повели в башню. Откроем внешние ворота. Если схватят – выпустим. А так, по-моему, выпускать не надо. Нужно выбираться отсюда. Ходом. Он выводит в яр. Крымчаки туда не рискнут – дебри. А там всегда ждут кони.

– Приказ не выполнишь, – разозлился великан.

– Лучше не выполню. Лучше самому Лотру отдам – пусть делает, что надо. Ему лучше знать. Спихну с рук, и пусть сам разбирается. А как выпустим, как отдадим, как они каким-то чудом убегут, спрячутся – что тогда? Мне – духовный суд и, в лучшем случае, каменный мешок до смерти. А уж тебе Воздыхальни не миновать. Как укоротят тебя, – она смерила глазами, – дюймов на пять-шесть, чем тогда запоёшь?

Пархвер потёр шею. В это мгновение снова прозвучал отчаянный крик:

– Христос!

И хотя Анея ничего не слышала, крик привёл её в сознание. В глазах мелькнул живой интерес. И неожиданно женщина взвилась:

– Ю-рась! Христос! Христо-ос!

Пархвер кинулся к ней, подхватил на руки, бегом помчался к башне. Игуменья трусила за ним.

– Хрис…

Пархверова ладонь зажала ей не только рот, но и всё лицо.