Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

– Так вот, – произнёс Лотр. – Что заставило вас, мерзкие еретики, имена Христа, Пана Бога нашего, и апостолов Его себе приписать и присвоить?

– Мы лицедеи, – с уксусной улыбкой ответил лысый Мирон Жернокрут. – Точнее, я лицедей. Их я просто взял в товарищи. Остальные, бывшие мои товарищи, меня выгнали.

– Вместе с фургоном? – спросил Босяцкий.

Молчание.

– Хорошо, – продолжал Лотр. – А что заставило вас, несчастные, пойти с ним? Ну вот хотя бы ты, мордатый? Как тебя?..

Молодой белёсый мордоворот испуганно заморгал глазами:

– Хлеб.

Синедрион даже не переглянулся. Но каждому словно стукнуло в сердце. Эти дни… Суд над мышами… Избиение хлебника… Сегодняшняя анафема… Побоище на Росстани… Возможно, заговор… Общее недовольство… И тут ещё эти.

– Хлеб? – с особой значительностью переспросил Комар.

У Братчика что-то заныло, замерло внутри. Сначала Пархвер показал им секрет Железного Волка, который, возможно, мог спасти короля от нападения. Теперь им задали такой вопрос. Он понял, что спасения нет и что знает об этом он один.

Юрась покосился на остальных. Зрелище, конечно, не из лучших. Рядно, кожаные поршни, спутанные волосы. Морды людей, добывающих ежедневный кусок хлеба плутовством и обманом.

– Жернокрут врёт, – сказал он. – Все они пристали ко мне. Мы, понятно, немного плутовали, но не сделали ничего плохого. И если даже совершили неизвестное нам преступление, отвечать мне.

Лотр пытливо смотрел на него. Высокий, очень хорошо сложенный, волосы золотые, а лицо какое-то смешное: густые брови, глаза неестественно большие и прозрачные, лицо помятое. Чёрт знает, что за человек.

– Ты кто? Откуда?

– Юрась Братчик с Пьяного Двора. Селение Пьяный Двор.

– Проверь там, – велел Лотр пану земскому писарю.

Писарь зашелестел внушительного размера листами пергаментной книги. Это был «Большой чертёж княжества». Кардинал смотрел человеку в глаза. Они не моргали. Наоборот, Лотр внезапно почувствовал, что из них будто бы что-то льётся и смягчает его гнев и твёрдую решимость. Не могло быть сомнения: этот пройдоха, этот шельмец, торгующий собственным плутовством, делал его, кардинала, добрее.

Лотр отвёл глаза.

– Нет такого селения Пьяный Двор, – испуганно пролепетал писарь.

– Нет? – спросил Лотр.

– Правильно. Нету. Теперь его нет. И жителей нет, – согласился Юрась.

– Ну-ну, – вспыхнул Комар. – Ты тут на наших душах не играй. Татары их что ли, побили?

– Татары, только не обрезанные. Не раскосые. Не в чалмах.

Босяцкий сузил глаза.

– Ясно. Не крути. Почему нет ни в чертеже, ни в писцовых книгах?

– И не могло быть.

«Ясно, – подумал Устин. – Ушли, видно, в лес, расчистили поляну да жили. А потом явились… татары… и побили. За что? А Бог его знает за что. Может, от поборов убежали люди. А может, сектанты. Веру свою еретическую спасали. И за то, и за другое выбить могли».

– Беглые? – спросил Болванович. – Вольные пахари лесов?

– Не могу уверенно подтвердить, – ответил с усмешкой Братчик. – Мне было семь лет. Я вырос на навозной куче, а возмужал среди волков.

– Так, – протянул Лотр. – Ты говоришь не как простолюдин. Читать умеешь?

– Умею.

– Распустили гадов, – буркнул Жаба.

– Где учили?

– В коллегиуме.

«Ясно, – снова подумал Устин. – Родителей, видно, убили, а дитя отдали в Божий дом, а потом, когда увидели, что не подох, взяли в коллегиум».

Он думал так, но ручаться ни за что не стал бы. Могло быть так, но что мешало пройдохе солгать? Может, и вовсе никакого Пьяного Двора не было, а этот – королевский преступник или вообще исчадие ада.

– В каком коллегиуме?

– Я школяр Мирского коллегиума.

– Коллега! – взревел Жаба. – «Evoe, rex Jupiter…». [62]

Лотр покосился на него. Жаба умолк. Бургомистр Устин видел, что все, кроме него и писаря, смотрят школяру в глаза. Он не смотрел. Так ему было легче.

Писарь листал другую книгу.

– Нет такого школяра, – объявил он. – Ни в Мире, ни во всех коллегиумах, приходских школах, бурсах, церковных и прочих школах нет такого школяра.

– Да, – признал Братчик. – Теперь нет. Я бывший мирский школяр.

Писарь работал, как машина:

– И среди тех, что окончили и одержали…

– Меня выгнали из коллегиума.

Странно, Устин физически чувствовал, что этот неизвестный лжёт. Может, оттого, что не смотрел ему в глаза. И он удивлялся ещё и тому, что все остальные верят этому бродяге.

– За что выгнали? – проснулся епископ Комар.

– За покладистость, чуткость и… сомнения в вере.

Устина даже передёрнуло. Верят и пытать не будут. Верят, что ты из Пьяного Двора, что ты школяр. Но что же ты это сейчас сказал? Как с луны свалился, дурило. Расписался в самом страшном злодеянии. Будь здесь Папа, Лютер, все отцы всех церквей, для всех них нет ничего хуже. Теперь конец. И как он следит за лицами всех…

– Иноверцам, видимо, сочувствовал? – спросил Лотр.

Юрась молчал. Смотрел в лица людей за столом. Одна лишь ненависть читалась на них. Одно лишь неприятие. Братчик опустил глаза. Надеяться было не на что.

– В чём сомневался?