Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

– И потом я обличал его на Хамишо. Я плевал в его сторону и говорил, что он грабит своих. Я плевал в его сторону, а они все плевали в мою. И мне бы… молчать… Но я забыл судьбу пророков и то, что их всегда побивали каменьями. И я обличал его на пост Хедали и кричал, что Израиль стал рабом и сделался добычей этой чумы и его, Шамоэла, нужно побить камнями, ибо мужики из-за него нарекают на нас и край этот может сделаться для нас страной тьмы. И раввин наложил на меня покаяние. А те бесчестили меня, а другие нарекали на меня, хотя не имели кусочка хлеба… И потом я, думая, что пробудится стыд у народа моего, обличал Шамоэла на первые дни… Кущей. Я говорил, что у него лоб блудницы и он опоганил… землю и что он уничтожитель народа… А он сидел и звенел бранзалетами на жирных руках, и на меня наложили второе покаяние, и ругали меня, а бедные от меня отступились… Паршивые овечки! Трусливые животные!.. А я читал книги и понимал, что так не должно быть, а раз есть, то книги лгут, а раз книги лгут, то зачем они? И не может слово правды не дойти, хотя… до сих пор после каждого слова правды он с удвоенной жадностью жрал людей. И я обличал его на пост Эстер и на Пурим. И я кричал, что поразят его лев и барс, а он сказал, что они тут не водятся. И я кричал на него и всех, кто с ним, что они, как откормленные кони, ржут на жену другого, и это было правдой. И кричал, что все они погубители Израиля и что из-за них кара падёт на всех. И кричал я, что раввин – осёл и птицелов неудачливый и переступил всяческую меру во зле, как и все они, и что дома их полны обмана и потому сами они такие тучные и жирные и справедливому делу бедняков не дают суда. И не стыдятся они, и не краснеют, делая гадости. И кадят Ваалу, который есть деньги… И они хотели побить меня камнями, а народ разводил руками и плевался. Горе мне, мама моя, что ты родила меня человеком!.. Никому не давал я в рост, и мне никто не давал в рост, а все проклинают меня! И перед самым Песахом они отлучили меня от общины и выбросили из кагала. Но я… не хотел уходить и говорил, что уходить нужно им, ибо все они – пастыри, губящие овечек своих, сосуды непотребные. И тогда они выбросили меня, и бедные не заступились за меня… И теперь каждый мог убить меня и не отвечать.

Раввуни прикрыл глаза рукой. Стоял, как живое изваяние отчаяния и ярости. И даже тем, кто никогда и не были людьми, стало неловко.

– Расскажи подробнее про свою жизнь от изгнания и до этого дня, – велел Комар. – Они правильно сделали, что изгнали тебя. Мы бы сделали то же самое… Расскажи, какими новыми злодеяниями ты подтвердил справедливость приговора.

Но иудей не издал ни звука и только жалобно оглянулся. Шальной порыв пророчества прошёл, и он теперь не знал, что и как ему сказать. Только что его речь лилась водопадом, иногда запинаясь на отдельных словах, как течение на отдельных камнях. А теперь он с трудом подыскивал эти слова, разговаривая больше руками, чем устами. Так бывает, когда у поэта кончается вдохновение. Только что это был титан, и вот уже маленький, почти что достойный жалости человечек.

– Я… гм… Ну, они таки схватили меня… я… дотащили до… Я хочу, простите, чтобы вы поняли меня… Я очень плохо… знаю… белорусский язык.

– Может, ты будешь говорить на каком-нибудь другом? – важно спросил Лотр.

– Я знаю свой… Знаю древний… Знаю испанский… Простите… Из этих – лучше всего древний.

Судьи переглянулись.

– Это зачем? – спросил Босяцкий.

– А зачем вам латынь? – внезапно вмешался Братчик. – И вам не повредило бы знать древний язык, раз на нём написана Библия. Я вот не знаю и жалею. Нужно знать всё, раз мы люди… Никак это у нас не продумали…

– Плевал я на всё это, – нахмурил грозные брови Комар. – Я знаю идентичную Библию, и греческую, и Библию на вульгар…

– И потом, – перебил его капеллан, – человеку неподготовленному, человеку, не прошедшему всех ступеней познания, не надлежит самому, без руки указующей, читать Библию, ниже Евангелие, чтобы не лишиться ума… Ты будешь ещё говорить, иудей?

Братчик вздохнул:

– Вы видите, он сбивается. Он растерялся. Он не может. Остальное я знаю, как и он… Возможно, я мог бы рассказать?

– Говори, – сказал Болванович.

Юрась потёр лоб.

Рассказ Юрася Братчика

– Из Мира я пришёл в Слоним. Мне выпало на долю много скитаться, и голодать, и ночевать Бог знает где. Я никогда не думал, что будет так тяжело. Лет за двести… видать… было легче. В Слоним я пришёл под вечер. Там вокруг густые и очень красивые леса, а между ними, на взгорках, на диво уютный городок. Я шёл и думал, где мне переночевать и сколько ещё бесприютных ночей меня ожидает.

Дорога моя проходила через подворье старой Слонимской синагоги. Вы знаете, где это. Высокая каменная стена, а за ней куб из дикого камня под острой крышей… Сам не знаю почему, но я остановился у входа на подворье синагоги, где стоят две каменные женщины.

– Какие женщины? – спросил Жаба.