Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

Пухлый ротик приоткрыт, в чёрных с синевой глазах любопытство, ожидание и вдохновение: вся так и тянется к забралу, на котором сейчас никого нет. Ждёт. И чуть появится на забрале стражник – вздрагивают длинные ресницы. Видно, что обычно кожа на ней горит, но сейчас словно явления чудотворной иконы ждёт. На щеках прозрачный, лёгкий, идущий из глубины румянец; высокую грудь (хоть ты на неё полную чашу ставь) обтягивает синяя казнатка[96].

Ещё не совсем вошла в цвет, но ясно, что обещает.

– Ах, дьявол, – подивился Бекеш. – Кто такая?

– Мечника Полянки дочь. Ничего, зажиточные, состоятельные горожане.

– Да что мне в этом. Имя как?

– Анея. Подруга Фаустины моей.

– Ах какая… – Бекеш словно забыл обо всём. – Ах, Боже мой, красота невыразимая.

– А как бы я моложе был, так и я… – начал Кристофич.

– Так давай, дядька.

– Нет, брат, не те уж у коня зубы. Тут, брат, женись. А она меня маком напоит да из-под бока – к парням на посиделки. Я, по моим годам, всё больше вон к таким…

– А что, – молвил Клеоник. – А и ничего…

К воротам продирались сквозь толпу два человека. Женщина на муле, покрытом сетью из золотых нитей, и за ней, на вороном жеребце, кардинал Лотр.

– Смертоносная красота, – оценил Клеоник. – Я с неё Магдалину резал бы.

– Марина Кривиц, – бросил Бекеш. – Люди говорят: самодайка. А мне кажется, не может быть лживой такая красота. Пусть и дрянь баба, но жизнь-то какая?! И всё равно не верю, что дрянь.

– Ты, батька Альбин, не слишком зыркай, – ухмыльнулся резчик. – Лотр за блудни с нею на воротах повесит. И потом, это ж смертный грех, ты же монах, хотя и плохой.

– Нет, браток, в красоте смертного греха. Да и вообще, что такое плотский грех? – Он махнул рукой: – Нет в женских объятиях ничего греховного. Смотреть не грех – на то у человека глаза… Целовать не грех…

Молодые прыснули.

– Чего смеётесь? Правда. Если бы Богу угодно было монашество, Он бы уготовил для этого жребия людей с определённым изъяном. А раз этого нет, то, значит, всё шелуха.

Братчику надоели пьяные поцелуи Гриня, он отвязался от иерея, бросил ватагу и начал спускаться с гульбища, собираясь спрятаться где-нибудь в церковном притворе и подумать. Он внимал крикам толпы за стенами, воодушевлённым крикам, видел через бойницы, как плывёт в храм человеческая река, слышал звон денег на блюдах.

Но даже в притворе, куда он спустился, не было покоя. В притворе кипела дикая драка. Он остановился, поражённый.

У стен стояли сундуки с деньгами. По узким желобам текли и текли ручейки золота, серебра, мужицкой меди, падали в миски и горшки (видимо, деньги ссыпали с блюд там, за стеной, как хлеб в засеки). Никто сейчас не обращал внимания на эти деньги. Между сундуками, топча монеты, извивались запыхавшиеся люди в белых францисканских, бурых доминиканских и прочих рясах. Секли друг друга верёвками, обычно подпоясывавшими монашеские одеяния, били в челюсти, по голове, под дых.

– Мы час только простояли!

– Доминиканцам место уступай, бабий выродок!

– Диссидент, сволота!

– На тебе, на!

Кого-то выбросили в окно, кто-то буквально взмыл над толпой и, два раза перевернувшись в воздухе, улетел через перила куда-то в подземелье… Никогда ещё не приходилось Юрасю видеть такой драки.

Пахло зверем.

Школяр покачал головой.

– И сотворил Пан Бог человека по образу своему, по образу Божьему, – грустно сказал он. – И увидел Бог, что это хорошо.

Он махнул рукой и пошёл на гульбище. Может, хоть на башне укроешься от всего этого?

Лотр случайно спрыгнул с коня рядом с Анеей и только тогда заметил её. Повлажнели глаза. Девушка не заметила его, она не сводила взора с зубцов, чтобы ничего не пропустить. Но упорный чужой взгляд почувствовала… Поворотила голову – и в глазах плеснул испуг, смешанный с почтением.

– Я опять не видел тебя у доминиканцев на исповеди, дочь моя, – мягко сказал Лотр.

– Я исповедуюсь в своей слободе, ваше преосвященство, – опустила она ресницы. – Вы слишком добры, если замечаете такое никчёмное существо, как я.

– У Бога нет никчёмных. И если я напоминаю…

– Вы – великий человек.

– …когда я напоминаю, чтобы исповедовалась там…

В девичьих глазах вдруг появилась твёрдость. Шевельнулись губы:

– Бог везде.

– И в схизматской молельне?

– Что ж, если Он захочет, то пойдёт и туда. Он – там. Он уже выходил один раз. И вы сами сказали, что у Бога нет никчёмных…

Сопротивление возбуждало и дразнило Лотра. Ноздри его задрожали.

– Смотри, я напоминаю.

«Магдалина» велела слуге держаться того места, где спешился кардинал.

– Легче найдёшь.