Хризалида

Шумы, гамы, звоны, трески,То гудок взовьется резкий,То промчится дикий ревПод окном грузовиков,День и ночь трамвай несется,Вечно стекла дребезжат..Но зато не страшен адПосле смерти никому,Кто живет у нас в дому.21 октября 1931, Москва

«Асфальт намокших черных тротуаров…»

Асфальт намокших черных тротуаровДробит отсветы тусклых фонарей.Белеет плесенью в ограде церкви старойНалипший снег на высоте дверей.К железу их озябший оборванецПрижался, дрожью мелкою дрожа.

Вокруг снежинки вьются в мокром танце,Трамвай бежит, трезвоня и жужжа.Всё в голове запуталось, смешалось.Движенье, свет, церковная стена.«Поесть бы, обогреться малость», —Одною мыслью жизнь полна.30 октября 1931, Москва

«Слишком, слишком много моли…»

Слишком, слишком много моли,Не поможет нафталин.Нужно солнце, ветер вольный,Воздух глетчерных вершин.Нужно ветхие одеждыНе трясти и не чинить,Но, отбросив их, прилежнейВить для новой пряжи нить.21 января 1932

«Ты, за мной надзирающий…»

Ты, за мной надзирающий,Ведущий моим заблуждениям счет,Помыслов тьму озаряющий,Направляющий линию дел и забот,Кто за тобою присмотрит и скажетМне, отчего твой глаз ослабел,Отчего моя жизнь всё та же, всё та же,Без движения, мысли и дел.Ты, озаряющий с дальней вершиныВсех путей перепутанных сеть,Укажи мне путь, прямой и единый,Как мне жить и как мне умереть.21 января 1932, Перловка — Софрино (в вагоне)

«У заповедного порога…»

У заповедного порогаПосланник Божий АзраилМеня спросил: земной дорогойКуда я шел и как я жил.

Я вспомнил пропасти и кручи,Пески и марево пустынь,Богоисканья пламень жгучийИ смену ликов и святынь,Бессильный душный сон во прахеИ неотросшего крылаНапрасно реющие взмахи…Такою жизнь моя была.И гневно страж священной двериСказал: иди и будешь жить,Пока сумеешь крылья вереСвоей бескрылой отрастить.20 июля 1932

«Кто в рубище на костылях…»

Кто в рубище на костыляхС дырявой нищею сумойБредет, и кто живет впотьмах,И кто, ужаленный змеей,

Кружится, чуя в жилах яд,И кто встречал Горгоны взгляд, —Все братья мне, все мне друзья,Всем жизнь отдать хотел бы я,Но сам в предельной нищете,Уязвлен скорбью и грехом,За них хватаюсь в темнотеСтучусь клюкой под их окном.12 сентября 1932

«Впивайтесь, въедайтесь, могучие боли…»

Впивайтесь, въедайтесь, могучие боли,Работницы Божьи. От ржи и от молиОчистите сердце, расчистите путь.Когда же велит мне хозяин уснутьИ ваше усердие станет бесцельным,Вы песней склонитесь ко мне колыбельной,Баюкая сердце для вечного сна,Лаская его, как морская волна.14 сентября 1932. Очаково — Нара (в вагоне)