Хроника

Значительный интерес вызывает сравнительно широкий круг источников, которые Шах-Махмуд привлек при составлении своих трудов, весьма свободно при этом обращаясь с извлеченным из них материалом, чередуя буквальные заимствования с сокращениями, цитаты — с самостоятельной обработкой. Среди использованных им трудов[118] мы находим Нафахат ал-унс, Шавахид ан-набувват и Бахаристан 'Абд ар-Рахмана Джами (817—898/1414—1492),

Тазкират аш-шу'ара Даулатшаха Самарканди (ум. в 900/1494-95 г.), Раузат ас-сафа Мирхонда (837—903/1433—1498), Раузат ал-ах-баб Джамала Хусайни (ум. ок. 929/1523 г.), Рашахат 'айн ал-хайат

Ва'иза Кашифи (ум. в 939/1532-33 г.), Хуласат ал-ахбар и Хабиб ас-сийар Гийас ад-Дина Хондемира (ок. 880—942/1475—1536), Тарих-и Рашиди мирзы Мухаммад-Хайдара Дуглата (905—958/1499—1551) и некоторые агиографические труды

[119], посвященные Ахмаду Ходжаги-йи Касани (ум. в 949/1542-43 г.). Помимо чисто личностной характеристики автора, позволяющей нам судить о степени его образованности, этот перечень примечателен самим своим составом — все сочинения, перечисленные в нем (за исключением Тарих-и Рашиди), либо относятся к гератскому литературному кругу эпохи Алишера Навои (844—906/1441— 1501), либо написаны в Мавераннахре в XVI в. С другой стороны, нам не удалось обнаружить у Шах-Махмуда Чураса каких-либо ссылок, указаний или намеков на труды, составленные в Могольском государстве и использованные им, что дало бы нам основание судить более определенно о местной литературной традиции и, следовательно, о предшественниках автора[120]. Во всяком случае, этот штрих говорит о том, что при жизни нашего автора произведения персидско-таджикской классической литературы были достаточно широко распространены среди образованных представителей правящей верхушки Могольского государства. Несомненно также, что в ту эпоху понятие образованности и учености предполагало как само собой разумеющееся знание наиболее известных произведений этой литературы. Вместе с тем сомнительно, чтобы она имела сколько-нибудь значительное распространение среди народных масс, для которых язык этой литературы был чужд и непонятен и связан с пришлыми завоевателями.

Родным языком Шах-Махмуда Чураса был один из тюркских диалектов, на котором говорили в районе Кашгара и Яркенда как кочевники, так и оседлые поселенцы[121]

. Таджикский язык не был его родным, а по мнению В. В. Бартольда, даже привычным языком[122]. Вместе с тем оба дошедших до нас его труда написаны разговорным, сравнительно близким к литературному, таджикским языком, которым он, видимо, достаточно прочно овладел еще в детстве. Последнее обстоятельство не однажды служило для него предметом гордости, когда он, находясь при черногорском Ходже Шади, пояснял его слова, так как последний “был несколько слаб в персидском языке”[123]. Каким путем он овладел этим языком — выучил ли он его в школе или этот язык был принят в его семье, нам, к сожалению, неизвестно.

Даже беглое знакомство с сочинениями Шах-Махмуда показывает, что он не прошел той формальной литературной школы с ее установившимися канонами для каждого жанра, с ее незыблемой композицией сочинения, приемами и стилем написания, что прежде всего отличало персидско-таджикскую придворную историографическую традицию. Сочинения Шах-Махмуда написаны весьма простым языком, в них нет головокружительных сравнений и метафор, отсутствует высокопарная витиеватость, они лишены традиционно вычурных оборотов. Сказанное не означает, что наш автор не пытался подражать стилю исторических трудов классической литературы. Однако это подражание, выразившееся в попытках большего использования арабизмов, архаичных и излишне витиеватых выражений, выпадает из общей языковой ткани сочинения, выглядит весьма искусственно и лишний раз указывает на отсутствие у Шах-Махмуда Чураса историографической школы и недостаточное знание им персидско-таджикской литературной традиции[124].