Хроника чувств

В партийном руководстве города в этот день царила суета. Надо было составить мобилизационные планы, списки призывников, которыми давно надо было заняться, оказались первоочередным делом. Звонили из Москвы, в том числе и среднему звену. Основное время уходило на то, чтобы установить контакты с приграничными районами, с прибалтийскими республиками (используя связи военной разведки, агентурные сети НКВД). Каждый хотел разобраться в ситуации. Никто из ответственных лиц не ощущал особого желания заниматься «Лоэнгрином». Однако все собирались вечером встретиться в опере. В чрезвычайной ситуации существует потребность в сохранении привычных вещей, так, по-прежнему соблюдается перерыв на обед, соблюдение расписания позволяет удержать день в равновесии.

Трамваи неудержимо бежали по рельсам. Солнце двигалось по небосклону по своей дуге, музеи открыты. На заводах беспокойство. Нервозность. Непосредственное восприятие ситуации, которая в течение трех месяцев будет душить город, было тут же поставлено под контроль «партийной дисциплины». Политическое руководство надело маску «железного спокойствия». Беспокойны были сердца и уши, когда люди «додумывали» сообщения по радио.

Несколько минут, обмен вопросами и ответами на бегу в коридорах здания партийного руководства (административной постройки с лифтом) — все, на что мог рассчитывать Антонов для принятия решения. Обозначилось несколько возможностей.

Первое предложение: поручить цензорам убрать провоцирующие места из оперы.

Второе предложение: исполнять все, как было подготовлено.

Третье предложение: отменить оперу и исполнить повтор оперы Римского-Корсакова с объявлением до представления и после. Может быть, начать пораньше. Подключить хор пионеров.

Четвертое предложение: отменить оперу, но не из-за ее содержания, а ввиду опасности воздушных налетов. Как доставить всю публику в бомбоубежище, если ночью будет налет немецкой авиации?

Практически полновластный диктатор города товарищ Жданов знал оперу «Лоэнгрин». Антонову удалось пристроиться к нему на бегу, когда тот спускался по лестнице к главному выходу. Жданов торопился к командующему Северным направлением.

Замечания Жданова по поводу первого предложения: ни в коем случае «не подавать вида». Демонстрировать «коллективное самосознание». Демонстрация — существо театра.

По поводу второго: Ленинград борется не с Германией, а с немецкими агрессорами, которые до того подчинили себе Германию, то есть с бандой грабителей, идущей навстречу своей гибели. «Мы вообще не считаем это войной».

По поводу третьего: Разве в «Лоэнгрине» речь идет о банде грабителей? Ни в коем случае. Так вот, «коллективное советское самосознание» состоит в том, чтобы именно в этот день исполнять «Лоэнгрина», и причем по-немецки. Узнайте, смогут ли передать постановку по радио. Это приведет агрессора в замешательство, если советские радиостанции будут передавать пение на немецком языке.

Антонову показалось, что руководитель в спешке забылся. Будто пятилетние планы можно выполнить за несколько дней. У Антонова не было ничего, кроме этих брошенных на ходу слов, без письменных подтверждений, без свидетелей. Его сомнения после этой ОРИЕНТИРОВКИ только усилились.

С наступлением вечера сеть ленинградского партийного руководства стянулась в фойе оперы. Для руководства установили полевые телефоны, и публика, занимая места, могла наблюдать, как ответственные товарищи телефонировали, вели переговоры, как порученцы вбегали в ложи и отправлялись обратно.

В партере расставили семь дикторов. У них были мегафоны. Они стояли у пультов с подсветкой и читали синхронно музыке тексты оперы и ремарки на русском языке. Это были три суфлерши и четыре выбранных из певцов артиста с высокими и низкими голосами, которые, как было решено, подходили для того, чтобы читать за Ортруду, Эльзу, Лоэнгрина, Генриха I и Тельрамунда. Дикторам было поручено читать текст напряженным внятным шепотом[7].

Задник для первого и последнего действия был заменен. Из запасника вытащили декорации к первомайскому концерту и расцветили сцену флагами и политическими лозунгами. Чтобы уменьшить опасность, которая могла возникнуть в случае воздушного налета, второе, «личное» действие было опущено. Первое и третье действие в некотором смысле давали «более политический» вариант. В результате сокращения опера получилась «концентрированной», своего рода «манифестацией несгибаемой воли города Ленинграда». Это прозвучало в объявлении перед спектаклем.