Хроника пикирующей России. 1992-1994

В 70-80-е годы Россия переживала то, что назвали «застоем». Истощились экономические и духовные ресурсы первого этапа индустриализации, нужна была структурная реформа. Мы переживали эту болезнь роста исключительно мягко, избегая, благодаря плановой системе, тяжелых потрясений. Страны, вошедшие в индустриальную революцию раньше нас, на этом этапе сорвались в тяжелейший кризис 30-х годов (приведший ко второй мировой войне). Застой — не кризис, и над планами преобразований, которые вывели бы нас на новый этап, в СССР работали большие научные силы. Этот переход мы могли совершить без кризиса, для этого в стране были все предпосылки. Изученный уже сегодня огромный фактический материал показывает: все утверждения о том, что кризис был предопределен дефектами прошлой системы — ложь, попытка уйти от ответственности за то, что натворили со страной.

Стресс от переезда в город, духовная усталость, замедление прогресса и ухудшение экологической обстановки — все это выразилось в медленном росте смертности. Он, однако, стабильно компенсировался рождаемостью, даже с необходимым избытком. Рос достаток, строилось, по мировым меркам, много жилья — дети рождались и здоровели. Но всегда хочется лучшего, и всегда есть что критиковать. Надо только соразмерять дефекты и достоинства, взвешивать их на верных, а не испорченных жуликом весах.

Поначалу перестройка породила большие надежды — резко упала смертность, подросла рождаемость, и в 1986-87 гг. произошел почти чудесный скачок в приросте населения России. Народ удивительно чутко и быстро ответил на действия политического режима, обещавшие обновление уклада жизни. Эта чуткость — важный признак того, что советский народ (и народ России) был именно солидарным организмом, а не атомизированным «населением». Людей захватило общее ощущение — так стая рыб вся вдруг меняет направление. Пока эта солидарность, ощущение себя частицей целого, не будет разрушена, либеральная реформа обречена на крах. Потому-то с такой мощью и садизмом идеологическая машина бьет по душевным отношениям людей.

Но еще более невероятно проявилось это интуитивное чувство народа на рубеже 1987-88 гг., и особенно в 1988 г., когда верхушка КПСС решила перевести реформу на путь слома всего жизнеустройства советского общества. Умом почти все мы еще не понимали, что означает казавшаяся абсурдом кампания прессы — все эти похвалы предателю Власову, издевательства над Зоей, прославление безработицы, проституции и т.д. А организм народа почуял: грядет беда. И ответил невиданным спадом рождаемости и ростом смертности. А ведь материальные условия еще и не ухудшались. Потом вожди столкнули страну в кризис, реформа ударила нуждой, голодом и болезнями. Началась «селекция» и ликвидация «слабых», о которой вожделенно говорили идеологи демократов. Замаячил призрак катастрофы, и рождаемость за 6 лет упала почти вдвое. Невероятная плата нации за эксперимент.

И эту плату мы только начинаем платить. Было можно породить надежды на улучшение от вялого благополучия 1984-85 гг. И легко удалось разрушить строй жизни и убить надежды в 1988-89 гг. Ломать — не строить. Но абсолютно невозможно быстро восстановить разрушенное, когда нарастает раскол общества. И никаким обманом не создашь при этом тот душевный настрой, при котором растет рождаемость. Он придет намного позже общего материального благополучия — а и его еще не видно. Реформа сделала Россию совершенно новым, неизвестным миру человеческим сообществом — страной, которая осуществляет быструю деиндустриализацию, быстро беднеет и погружается в пессимизм. Такого не переживали ни колониальные страны, ни нынешний третий мир — и не надо искать там упрощенных аналогий и объяснений.

Сегодня, глядя на этот график и вспоминая весь 1993 год, можно сделать несколько выводов. Они так просты, что кажутся банальными. И недоумеваешь, почему же умные люди, не отвергая этих выводов, в то же время ведут себя вопреки им.

Вот первый вывод. «Бригада» реформаторов, владея всей полнотой информации, не чувствует не только никакого раскаяния за нанесенные России травмы, но даже и тени огорчения. Пафос всех выступлений: не надо менять курс реформы, ее основную формулу, надо лишь ускорить ее проведение.