Хроника смертельной осени

– Я встретилась с ним вчера на кладбище, на могиле Орлова, – призналась Катрин, стараясь, чтобы ее голос звучал максимально естественно. От нее не укрылась язвительная усмешка Анны, – Случайно! – воскликнула Катрин возмущенно. – Там он мне и признался.

– Как ты посмела скрыть от меня? – холодно спросила Анна.

– Прости, – еле слышно сказала Катрин. – Прости. Это оказалось выше моих сил. Я не смогла…

Анна, оторвавшись на мгновение от дороги, глянула в зеркало. И, что-то зацепив в темных глазах подруги, ахнула:

– Боже мой… И как же ты теперь будешь жить?

– Как доведется, – чуть более резко, чем следовало бы, ответила Катрин, а потом добавила мягче, печально вздохнув: – Буду любить мужа, рожать детей… ходить по магазинам… Мне придется с этим жить…

– Думаешь – сможешь? – с сомнением покачала Анна головой.

– А что мне остается?.. – Катрин с нежностью прижалась губами к голове Сергея, покоившейся у нее на коленях. – А тебе? Ты потеряла всех, кого любила…

– Я любила Антона, – ответила Анна. – И да, я его потеряла. А Мигель… Это было просто сумасшествие… Наваждение…

– Теперь ты раскаиваешься?

– Нет, какой смысл? – ответила Анна. – Никого уже не вернуть.

– В какой момент все стало необратимым? – произнесла Катрин. – В какой момент все еще можно было исправить?

– Ни в какой, – отрезала Анна. – Бессмысленно об этом говорить. Дай мне телефон из сумки…

– Подожди еще, – умоляюще произнесла Катрин, – Дай им еще время.

– Хорошо. Позвоню из больницы.

Они сидели у Жики уже больше двух часов. Старая тангера дремала, или делала вид, что дремала, время от времени посматривая на часы. Чего она ждала – вестей от Анны, или что операм наконец осточертеет сидеть подле нее и ждать у моря погоды?

Телефон Зимина зазвонил, и он, встав с места, вышел в прихожую. Спустя несколько минут он вернулся в комнату.

– Звонил опер из отделения, к которому относится кафе, где Булгаков машину оставил.

– И что?

– А то, что рядом со стоянкой – камеры наружного наблюдения – аж четыре штуки. Правда, две из них не работают, зато на двух остальных ясно видно, что Булгаков и его жена пересели в белый сааб – по номеру определили, принадлежит он Мигелю Кортесу. И выехал этот сааб со стоянки в сторону развязки – а там камеры проследили их до выезда на внутреннюю сторону МКАД. А дальше – при съезде на проспект Жукова – сечешь?

– Серебряный бор, – выдохнул Глинский. – Невероятно. Поехали…

И тут зазвонил мобильник мадам. Ее глаза расширились, когда Жики взглянула на экран, но она сразу ответила:

– Pronto… Mon Dieu que tu dis? Qui était tué? Qui l'a tué? Toi? Comment cela? Où est celui que vous auriez dû mettre à la peine de mort?[224]

Она побледнела – они заметили это даже в полумраке комнаты. Голос старой тангеры задрожал. Опера слушали, что она говорит, почти ничего не понимая. Метнув на них взгляд, полный паники, она проговорила в трубку:

– Le policier, le même, Victor, il est ici… Bien sur.[225]

Через мгновение она протянула трубку Глинскому:

– Allez-y, monsieur[226].

Он схватил телефон. Это была она, Анна Королева. То, что он услышал, повергло его в шок – Булгаков ранен, Кортес и Рыков убиты.

– Где тела? – спросил Глинский. Его догадка оказалась верной – кровавая бойня происходила в Серебряном бору, на даче Рыковых. Но они опоздали.

…Опера подъехали к даче спустя полчаса после разговора с Анной. Пожухлая трава возле дома была притоптана, ни на лужайке, ни в гараже – ни одной машины, зато следов от протекторов – хоть отбавляй. Они спустились в подвал, освещая себе дорогу карманными фонариками. В самом подвале они, наконец, нашли выключатель и врубили свет. В полном недоумении оглядели помещение – в центре, навзничь, лежало тело испанца с пулевым отверстием в затылке. В правой руке он сжимал пистолет. Еще один пистолет валялся поодаль, рядом с огромной лужей крови. На полу стоял пластиковый контейнер с ворохом бинтов, марли и ваты. В подвале сильно пахло порохом. Но больше там не было никого и ничего – только кресло в углу. Старое кресло, обитое плюшем, протертое до дыр…

Эпилог

Вымотанный после четырехчасовой операции, Булгаков вернулся к себе в кабинет. Студенты, увязавшиеся за ним, теперь топтались под дверью и шумели так, что ему казалось, он сам себя не слышит. Вместо того, чтобы разбирать с ними ход операции, ему предстояло заняться другим делом.

Перед ним стояли два рослых парня и темноглазая шальная девчонка. Несмотря на то, что он отчитывал их жестко, они совершенно не чувствовали себя виноватыми. Один из них, с ярко-васильковыми глазами, точной копией его собственных, недовольно морщился и нетерпеливо переступал длинными ногами, словно породистый жеребец, которому не терпится сорваться с места. Его приятель вел себя не так нахально, поскольку сыном его не являлся, но тонкие губы его слегка усмехались, что, разумеется, не могло укрыться от Булгакова.