Центурион вначале подумал, что беглые проехали мимо Ферентина какой-нибудь окольной дорогой и поэтому в данный момент должны находиться где-то неподалеку от Фрузинона.
Однако утром нового дня, когда его апулийцы уже выводили лошадей из конюшни, один крестьянин, заночевавший в трактире по пути в свою деревню, возвращаясь из Велитр, сообщил центуриону, что не ранее чем вчера под вечер он видел, как семь всадников с двумя запасными лошадьми свернули с Латинской дороги на Велитернскую.
Крестьянин поклялся, что говорит истинную правду. После этого центуриону стало ясно, что мнимый отпущенник нарочно рассказал трактирщику в Пиктах, будто он и его люди направляются в Теан Сидицинский.
— Видимо, один из этих негодяев неплохо знает местность, — сказал центурион своим всадникам. — Они сразу после Пикт повернули к Велитрам с явной целью перейти на Аппиеву дорогу. Благодаря этой хитрости им удалось выиграть немного времени, но, клянусь Юпитером Капитолийским, если сегодня же мы не нагоним их у Таррацины.
Отряд во весь опор полетел обратно, по направлению к Пиктам.
Не доехав до них две-три мили, всадники свернули на плохо наезженную дорогу, которая шла по восточным отрогам Алгидских и Альбанских холмов. Она вела к Велитрам и дальше, к Ланувию.
Через пять часов преследователи, миновав Велитры, выехали на Аппиеву дорогу в шести милях от Ланувия.
Как раз в этом месте находился заезжий двор, где обычно государственные виаторы меняли своих лошадей.
Здесь центурион убедился, что не ошибся, поверив сообщению крестьянина в Ферентине. Хозяин заезжего двора подтвердил, что семь всадников и с ними больная девушка провели ночь в его трактире и на рассвете поскакали по направлению к Таррацине.
Центурион дал апулийцам только два часа на отдых.
За это время всадники пообедали, выпили по кружке вина, после чего отряд, сменив лошадей, отправился дальше, намереваясь к концу дня прибыть в Таррацину.
В это же самое время близ местечка под названием Воды Нептуновы, находившегося в двенадцати милях не доезжая Таррацины и славившегося своими целебными источниками, семеро беглецов и с ними Ювентина, измученная горячкой и долгой непрерывной ездой, сделали короткую остановку в ближайшем от дороги кабачке.
Едва державшаяся на ногах Ювентина прилегла на лавку.
С утра она почти совсем потеряла голос и говорила шепотом. В трактире под Ланувием Мемнон всю ночь не отходил от больной, заставляя ее пить лекарство, приготовленное из трав, которые дала ему в дорогу Акте, но Ювентине становилось все хуже.
— Только бы удалось добраться до Формий, — как заклинание, твердил Мемнон, беседуя с товарищами, которые считали, что сил у заболевшей Ювентины надолго не хватит, и предлагали ему остаться с ней в первом же большом городе, хотя все понимали, что это очень рискованно.
— А этот твой знакомый в Кайете? Уверен ли ты в нем? — спрашивал Сатир, обращаясь к александрийцу. — Не забывай, что ты беглый и беззащитен перед людской низостью. В этой проклятой Италии к таким, как мы, относятся хуже, чем к собакам — близкого дружка не пощадят, если тот в рабство попал. Да что там раб? Бывает, что и со свободными выкидывают всякие штуки. Иной бедняк попросит накормить его и приютить у какого-нибудь поселянина — хозяин пригласит его в дом, заведет в особую комнату, пол вдруг проваливается и летит гость в подземелье, где его тут же хватают и запрягают, как скотину, чтобы он до скончания дней вертел там мельничный жернов. Подлый народ, нужно отдать ему справедливость! — заключил тарентинец.
— Нет, этому человеку можно довериться, — отвечал Мемнон, — Я познакомился с ним два года назад. Он пиратствовал еще до того, как я попал на Крит, и до сих пор связан с пиратами. Во всяком случае властям он меня не выдаст. Боюсь только, как бы он не заподозрил меня в том, что я подослан римлянами. На тех, кто побывал в плену и потом вернулся, пираты всегда смотрят косо.
— Минуций устроил этот побег только ради тебя одного, — в раздумье произнес Ириней. — Как я понял, ты ему нужен для какого-то важного дела. Он будет очень огорчен, если не увидит тебя среди нас, когда мы доберемся до Свессулы…
— Минуцию не следовало подвергать Ювентину такой опасности, — хмуро сказал Мемнон. — Он прекрасно знал, что она мне дороже любого дела.
— Однако надо признать, что если бы не она, души наши давно бы отлетели в иной мир, — возразил обычно молчаливый Думнориг.
— Видимо, сами боги избрали ее для нашего спасения, — поддержал товарища Астианакс.
— Что-то он задумал, твой господин, — обратился к Иринею Сатир. — Ты, наверное, знаешь, но не хочешь нам сказать.
— Да поймите вы, я связан нерушимой клятвой и должен молчать, — с досадой отвечал Ириней. — Узнаете обо всем в свое время, — помолчав, добавил он.
— Узнаем, если римляне нас не догонят, — произнес сквозь зубы Багиен.
— Клянусь жезлом Меркурия! Мы их оставили в дураках! — самоуверенно заявил Сатир. — Если за нами и посланы ищейки, то они сейчас где-нибудь на Латинской дороге.
Накормив лошадей и дав им отдохнуть около двух часов, беглецы снова тронулись в путь.