Мемнон выслушал ее внимательно и серьезно, сказав, что отныне оба они владеют небезопасной тайной, но если будут об этом помалкивать, то им нечего бояться.
— Нас с тобой это дело никоим образом не коснется, поэтому забудем о нем, — прошептал он, нежно привлекая к себе подругу.
Он и не предполагал, что ему еще не раз придется обсуждать этот дерзкий план римского публикана со своими критскими друзьями.
МЯТЕЖ
К Риму постепенно стягивались войска италийских союзников.
Поначалу стали прибывать когорты из близлежащих областей. Первыми появились храбрые и воинственные марсы[389]
. Известие об этом было встречено в столице с ликованием. Участие марсов в любой войне всегда считалось добрым предзнаменованием. Про них в Риме сложилась поговорка: «Ни над марсами, ни без марсов не было еще триумфа».Четыре тысячи пеших и восемьсот конных марсов присоединились к римским легионам, уже готовым выступить в поход. Командовал ими прославившийся в Нумидийской войне Луций Корнелий Сулла, которого по рекомендации сената Марий назначил одним из своих легатов.
Вместе с союзниками к концу февраля Сулла располагал почти двадцатью тысячами пехоты и тремя тысячами всадников. Все эти силы с наступлением теплых весенних дней он должен был привести на помощь проконсулу Гнею Манлию Максиму, стоявшему лагерем под Никеей вместе с союзными Риму лигурийцами и охранявшему проходы в Морских Альпах, через которые ожидалось вторжение кимвров.
Другого легата, Гая Клавдия Марцелла, Марий отправил для набора конницы в Теан Сидицинский.
Третьим легатом назначен был Маний Аквилий. Марий сделал его своим заместителем.
Сам он намеревался отправиться в альпийский лагерь не позднее мая.
За шесть дней до мартовских нон (2 марта) в Рим прискакал один из апулийских всадников, посланных претором Лукуллом в погоню за бежавшими гладиаторами.
Апулиец сообщил, что беглые подожгли мост на реке Саво и ушли от преследования, присоединившись вскоре к восставшим рабам в области Свессулы.
Претор Лукулл немедленно доложил об этом сенату. По его сообщению сенаторы высказали мнение, что о серьезности происходящего в Кампании можно будет судить после получения письма от префекта Капуи.
Между тем по городу уже поползли слухи о том, что в области Капуи сотни рабов взялись за оружие. Уже говорили об избиении восставшими солдат местных карательных отрядов.
Спустя еще три дня прибыл гонец с письмом от префекта Капуи, который сообщал, что за десять дней до мартовских календ (23 февраля) римский всадник Тит Минуций поднял вооруженное восстание рабов, которые сначала рассеяли отряды из Ацерр и Свессулы, а затем нанесли поражение капуанской когорте.
Префект настоятельно просил сенат как можно скорее прислать для наведения порядка более крупные силы, ибо сам он располагал лишь плохо обученными солдатами городской милиции, в то время как мятежники весьма многочисленны и хорошо вооружены.
Обсуждение сенатом послания капуанского префекта не заняло много времени. Согласно принятому постановлению «поимка беглых рабов» была поручена претору перегринов Луцию Лицинию Лукуллу. Он получал в свое распоряжение когорту одного из легионов, стоявших под Римом. Ему предоставлялось право набора необходимого числа воинов в Кампании и в соседнем с ней Самнии, если в этом возникнет необходимость.
Постановление о мятеже рабов в Кампании было последним из принятых в этот день сенатом постановлений.
Близился вечер, и консул Флавий Фимбрия, председательствовавший в собрании, объявил его закрытым.
Сенаторы неспешно покидали курию.
Луция Лукулла остановил в портике Метелл Нумидийский (теперь его именовали так в сенате и в народе, что очень льстило самолюбию Метелла).
Он отвел шурина в сторону и сразу заговорил о его поручении.
— Я очень внимательно прослушал письмо префекта Капуи и подозреваю, что дело это серьезнее, чем может показаться на первый взгляд, — сказал Метелл после того, как Лукулл коротко высказал ему свои соображения о мятеже в Кампании и намеченных им будущих действиях. — Кого ты собираешься назначить своим легатом? — спросил он.
— Легатом? — в некотором смущении переспросил Лукулл. — Ты полагаешь, что мне понадобится легат, как на большой войне?
По лицу Метелла скользнула легкая снисходительная усмешка.