Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Уверен в этом. Люди долго помнят только о деньгах, которые им должны. Чего тебе бояться? Кажется, в Капуе у тебя нет явных врагов, от которых можно было бы ждать каких-либо козней. Поедешь в Теан и подождешь там, пока Лукулл не отправится обратно в Рим…

— Кроме тебя, дорогой Лабиен, у меня нет больше друзей среди римлян. Если и ты меня оставишь…

Она не договорила и снова заплакала.

— Не оставлю, — твердым голосом пообещал Лабиен и, сделав паузу, спросил: — Как ты отнесешься к тому, что я поживу немного в твоем загородном имении на Вултурне?

— Ты серьезно? — сразу обрадовалась Никтимена.

— Думаю, там мои раны скорее заживут, — усмехнулся римлянин. — Только позаботься о том, чтобы никто в Капуе не знал о моем пребывании на твоей вилле. У меня тоже есть причины кое-кому не показываться на глаза. Поэтому предупреди своих рабов и особенно прислужниц… пусть держат языки за зубами.

— О, не беспокойся! Никто о тебе не будет знать.

— Если ты не против, я отправлюсь сегодня же. Я хотел бы воспользоваться твоей лектикой…

— Конечно, милый Лабиен, — оживленно и радостно защебетала гречанка. — Рабы отнесут тебя в моих закрытых носилках. О, я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждался! Пошлю вместе с тобой двух самых хорошеньких из моих девушек, которые не дадут тебе скучать. Я напишу управителю…

— Ничего не надо писать. Управитель и так все поймет, увидев твою лектику. Многого мне не нужно. Сейчас я нуждаюсь в покое и свежем воздухе. И помни — никому ни слова обо мне. Как только я отправлюсь, пошли за двумя моими рабами, оставшимися на квартире — пусть пока поживут у тебя. Скажешь им, чтобы они вели себя осторожно и не высовывались из дому. Аристиону передай — пусть уверит хозяина квартиры, будто я поехал в Рим. Тебе я тоже не советую задерживаться здесь долее одного дня. Прикажи подать таблички и стиль — я напишу письма в Теан…

Никтимена, очень довольная тем, что Лабиен решил погостить у нее в имении (ей так недоставало иметь рядом сильного покровителя, располагавшего, как она знала, широкими связями в Риме), поспешила из комнаты, чтобы отдать слугам необходимые распоряжения.

А Лабиен, оставшись один, вспомнил о Ювентине.

«Как странно! — подумал он. — Простая рабыня, почти девочка, а сколько в ней гордого достоинства, смелости! И как проигрывает по сравнению с ней эта свободнорожденная капуанка! Да что и говорить, отважная девушка! И откуда в ней это? Таких нельзя держать в неволе. Будь она римлянкой… А что? Красавица, умница! Пожалуй, взял бы ее в жены без всякого приданого…».

Подумав так, Лабиен усмехнулся и вздохнул.

Нет, он наверное знал, что женится только на римлянке и обязательно на девушке, пусть из обедневшего, но знатного рода, как поступил в свое время Гай Марий. Только таким путем он достигнет высокого положения в обществе, если, конечно, Фортуна и Марс пощадят его в будущих сражениях и войнах. Он совершил уже четыре годичных похода и участвовал в семи больших сражениях, если исключить столкновение с беглыми рабами под Капуей. К сожалению, схватку с рабами в центуриатных комициях никогда не признают настоящей битвой, скорее стычкой, хотя беглые дрались куда ожесточеннее, чем скордиски во Фракии. И вот они, превратности Фортуны! Именно в сражении с рабами он чудом уцелел. Если бы не Ювентина — гнили бы сейчас его кости под Тифатской горой! Так или иначе, но ему придется совершить еще один годичный поход, прежде чем он получит право выставить кандидатуру на должность военного трибуна[451]

. Как и Марию, эта должность откроет ему доступ к государственным должностям. Наступили новые времена — было бы глупо не воспользоваться появившимися возможностями! Нужно как можно скорее подлечить раны, собраться с силами и — вперед, к заветной цели, стиснув зубы и собрав в кулак всю свою волю!..

В этот же день Минуций покончил с собой.

Незадолго перед закатом в камеру к нему явились следователи, назначенные претором Лукуллом с целью выведать у пленника, куда девалась войсковая казна, захваченная им в римском лагере после сражения под Капуей.

Претор приказал следователям при допросе заключенного не останавливаться перед применением пыток.

Но следователи опоздали.

Они нашли мятежного всадника сидящим в углу камеры, но бездыханным, с посиневшим лицом. В руке его был зажат грушевидный пузырек для благовоний.

Карауливший заключенного солдат не заметил, когда тот принял яд. Он клялся всеми богами, что не знает, кто мог передать узнику алабастр с ядом…

Лукуллу сообщили о случившемся в городском амфитеатре, где он с многочисленными зрителями любовался травлей диких зверей, на растерзание которым партиями бросали пленных мятежников, голых и безоружных, причем в таком большом количестве, что звери к концу дня устали и потеряли всякий интерес к своим жертвам.

— Как это могло случиться? — вскочив со своего места, в гневе закричал Лукулл. — Каким образом у него оказался яд?

Вне себя от охватившей его ярости Лукулл покинул амфитеатр и приказал вызвать к себе солдат центурии, охранявшей пленника.