Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— В твоем положении, юноша, следует подбирать более темные тона в одежде, а также отпустить подлиннее волосы и бороду[335]. Дела твои так плохи, что, боюсь, сам Юпитер тебе не поможет.

— Борода мне совсем не к лицу, досточтимый Гай Меммий, — отвечал Минуций с невозмутимым видом. — К ней еще нужно иметь такую же толстую шею[336], как у несравненного Домиция Агенобарба с его благородной медной бородой. Кстати, говорят, что он из пустого высокомерия упустил прекрасную возможность отправить в Массилию[337] ненавистного ему Эмилия Скавра, принцепса сената. Но я не таков. Я не очень-то разборчив в средствах, когда речь заходит о моих врагах или о моих интересах…

И, обращаясь уже не к претору, а ко всем стоящим вокруг трибунала, особенно к Волкацию и Сильвану, он закончил с появившейся на его губах ядовитой улыбкой, о которой потом вспоминали, как о безумной:

— Кости еще в стакане, господа мои! Одной только Фортуне известно, кто из игроков снимет сделанные ставки после того, как они упадут на игральную доску.

В ответ на эти странные и загадочные слова Гай Меммий только пожал плечами и покачал головой.

Затаенный смысл сказанного Минуцием станет понятен претору и всем, кто присутствовал на этом суде, по прошествии немногих дней, когда имя дерзкого юноши будет у всех на устах.

Часть вторая

НА ДОРОГАХ ЛАЦИЯ

_{Окрестности Рима}

Глава первая

В СНЕЖНУЮ НОЧЬ

Зима в этом году особенно «запоздала», как говорили римляне, вынужденные пользоваться своим несовершенным календарем[338], который «забежал» далеко вперед по вине старого великого понтифика, скончавшегося в предыдущем году.

В последний раз месяц мерцедоний[339] вставлялся четыре или пять лет назад. Так что, если в былые годы с середины февраля жители Лация радовались теплому фавонию[340]

, доброму вестнику весны, то в год описываемых событий как раз на февраль пришлась самая лютая зимняя стужа.

По причине непогоды сорвано было назначенное консулами Латинское празднество[341], ибо его участники, уже собравшиеся у Альбанской горы, чтобы с наступлением темноты начать традиционное факельное шествие на ее вершину, где стоял храм Юпитера Лациара, не выдержали и разбежались по своим палаткам из-за внезапно налетевшей бури.

В следующую ночь выпал снег, который днем быстро растаял, но за ночь на улицах города успели насмерть замерзнуть несколько десятков бездомных нищих и многие из больных рабов на Тибрском острове[342]. Сельские жители опасались, что в эту зиму особенно чувствительные к холоду деревья погибнут. Консулы назначили новый срок для проведения Латинских игр.

В канун праздника Квириналий[343], посвященного Ромулу-Квирину, погода не улучшилась. Небо заволокло тучами. Со стороны Соракта[344] непрерывно дул мучительный ветер. К вечеру снова повалил снег.

В доме Минуция, официально принадлежавшем Сексту Аттию Лабиену, остались только Ювентина и Ириней. Старый Лабиен наведывался сюда всего один раз с целью убедиться, что дом под надежным присмотром.

Ириней и Ювентина провели вместе под одной крышей семь дней, как и велел им Минуций.

После описанной выше тяжбы Минуция с его кредиторами римлянин еще на шесть дней задержался в городе и уехал за четыре дня до февральских ид[345] (10 февраля). Он отправился в путь на легкой крытой двуколке, взяв с собой одного Стратона.

Немного ранее Минуций заказал у знакомого трактирщика в Трех Тавернах большую четырехколесную повозку с двойной упряжкой. Повозку и лошадей он оставил на конном дворе вместе с Геродором и Эватлом, приказав обоим дожидаться там Иринея. О гладиаторах он в целях предосторожности ничего им не сказал.

Ювентине Минуций наказал, чтобы она, после того как гладиаторы выберутся из школы, тотчас вернулась в дом и на следующий день покинула Рим, нанимая в пути повозки в заезжих дворах. У Ювентины, кроме тех денег, что ей дал в дорогу Минуций, в поясе были припрятаны три золотых денария из семи подаренных ей молодым господином после его больших выигрышей на так называемых Югуртинских играх. О том, на что потратила девушка четыре золотых, читатель узнает немного позже.

Перед решающей ночью Ювентина внешне казалась совершенно спокойной. Ириней про себя дивился ее выдержке и хладнокровию. Поначалу он считал эту красивую изящную девушку существом избалованным и капризным. Молва о ней докатилась до свессульского имения. Там говорили, что господин серьезно увлекся чужой рабыней и купил ее за огромные деньги. По этой причине он якобы отослал в Капую красавицу Тевесту и охладел к Никтимене, прекрасной капуанской гетере.

Новая любовница Минуция представлялась Иринею красоткой с ярко выраженным самомнением. Ему не очень-то хотелось иметь с такой дело. Но Ювентина оказалась простой в обращении с ним и весьма немногословной, что особенно понравилось Иринею.