Хроника земли Прусской

Дуализм «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга проявляется во многом, но то, что придает «Хронике» ее своеобразие, — это использование разных литературных жанров. Хронография, целью которой является отражение действительных событий, непосредственно соседствует с агиографическими жанрами со всеми присущими им чертами художественного вымысла, обнаруживающими значительное влияние немецкого мистицизма, отразившегося в сочинениях магистра Экхарта (1260-1328), Иоганна Таулера (1300-1361) и Генриха Зейзе (Зузо, 1295/1300?-1366). Стоит лишить хронику одного из этих планов, и она либо приобретет характер анналов, либо превратится в сборник житий и чудес. Сплетение этих двух планов, исторически-достоверного и фантастического, придает ей своеобразный, не присущий ни одному из появившихся позже, на протяжении XIV в., памятников орденской историографии эпический характер и одновременно позволяет ее автору твердо и последовательно проводить присущую ему тенденцию. Не случайно «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга послужила литературной основой для стихотворного переложения непосредственным преемником хрониста Николаем фон Ерошиным (вторая четверть XIV в.), приблизившим ее по форме к рыцарскому роману.

Несомненно, Петр из Дусбурга продолжает линию развития хронистики, возникшей в эпоху крестовых походов на Восток. Однако крестовые походы в Пруссию проходили на ином историческом этапе, обладали иным историческим характером и в целом представляются явлением более сложным, чем предшествовавшие им походы на Ближний Восток, в то же время по-своему вобравшими и переработавшими опыт этих последних. Сложность обусловливалась как позицией Ордена на международной арене, значительно расширившейся в силу привлечения к Пруссии общеевропейских политических интересов, так и его главной задачей — созданием в Пруссии орденского государства. Тенденциозность «Хроники» Дусбурга проявляется прежде всего в придании действиям Тевтонского ордена в Пруссии иного характера по сравнению с крестовыми походами в Палестину. Петр из Дусбурга настойчиво приписывает захватническим действиям Ордена характер мирной миссии, а самих крестоносцев представляет в виде миротворцев, несущих «слово Божие» в языческие земли. Однако описываемые им миротворческие методы оказываются вполне в духе апологета крестовых походов Бернара Клервоского (1090-1153), для которого святым делом было ведение войны против иноверцев, и такая война оправдывала любые средства. Поэтому хронист откровенно рисует картины жестокостей по отношению к покоряемым пруссам как «детям диавола». Пруссы в представлении Петра из Дусбурга — это не люди, их сопротивление — козни диавола. Поэтому гибель прусских мужчин, женщин и детей трактуется как победа над злом. Оценку обычаев пруссов хронист дает с позиций рыцаря-крестоносца, сражающегося с язычниками.

22-я статья Статутов (устава и правил) Ордена «О том, что относится к рыцарству» гласит: «Воистину, поскольку известно, что орден сей специально учрежден для войны против врагов креста и веры, то в зависимости от разнообразия земель и обычаев и нападения врагов надлежит сражаться разным оружием и разными способами...»[1109]

В Статутах не говорится, каковы эти способы и оружие. Зато значительное место отведено этому вопросу Петром из Дусбурга. Для него война в Пруссии — «новая война». Новизну хронист видит «в новом образе ведения войны, ибо не только плотским, но и духовным оружием достигается победа над врагами, а именно молитвой»[1110]

. Можно думать, что хронист искал прочного обоснования вооруженного натиска христианской церкви на язычников и стремился облечь его в понятия Священного Писания. Глава «Об оружии плотском и духовном» целиком строится на интерпретациях Библии. Так, под длинным щитом подразумевается вера, под мечом — праведные деяния, под копьем — искреннее намерение, под малым щитом — молитва, под броней — праведность, под луком, колчаном и стрелой — смирение, непорочность и нищета, под шлемом — спасение. Подобная аллегория встречается в памятниках литературы Средневековья и до и после Петра из Дусбурга: у португальского поэта ХIII в. Раймунда Люлля и нидерландского философа XV-XVI вв. Эразма Роттердамского. Первый из них развивал куртуазную традицию, второй — христианскую теологию.

Что касается Петра из Дусбурга, то он, используя подобный прием, как бы набрасывает покров святости на методы ведения войны Тевтонским орденом. Основываясь на теологических воззрениях своего времени, тенденциозно приспосабливая содержание Библии к требованиям и задачам своего Ордена, Петр из Дусбурга создает своеобразную апологию, в которой можно вычленить три момента: апология крестоносного движения на Восток, апология Тевтонского ордена и апология завоевания Пруссии[1111].