Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях

— Вон что! — ещё сильней удивился Дигори. — Ладно, я виноват. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придёшь.

— А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и стоять на льду.

— Да не в том дело! Мама — вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвётся! Насмерть перепугает…

— Правда, правда! — совсем иным тоном сказала Полли. — Ну хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.

И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.

Мы же с вами вернёмся к дяде Эндрю.

Когда он шёл вниз с чердака, сердце у него билось как сумасшедшее, то и дело приходилось отирать лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тёти Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного взрослого зелья, он перевёл дух.

«Нет, чёрт знает что! — повторял он про себя. — Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!»

Потом он налил ещё и выпил и лишь тогда стал переодеваться.

Вы не видели таких одежд, а я их помню. Дядя надел высокий твёрдый сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь, белый жилет в цветных узорах, выпустив из кармашка золотую цепочку, достал свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и похороны, и почистил лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тётя), и он сунул один в петлицу, а в кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Потом, вставив в глаз монокль с чёрной лентой, дядя Эндрю подошёл, наконец, к зеркалу.

У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых — другая. Дядя Эндрю был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о её грозном виде, а о её красоте, и думал: «Да, скажу я вам, всем женщинам женщина! Перл природы!» Кроме того, он как-то забыл, что привели её дети, и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.

— Эндрю, — сказал он своему отражению, — для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…

Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло или одежда, но он охорашивался всё больше. Он был тщеславен как павлин, потому и стал чародеем.

Наконец он отпер дверь, послал служанку за кебом (тогда у всех была масса слуг) и пошёл в гостиную. Там, как и следовало ожидать, тётя Летти у самого окна чинила матрас.

— Понимаешь, Летиция, душа моя, — беззаботно начал он, — мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.

— Нет, Эндрю, милый мой друг, — ответила тётя, глядя на матрас. — Я тебе много раз говорила, что денег не дам.

— Не будь такой мелочной, душенька, — сказал дядя. — Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.

— Эндрю, мой дорогой, — сказала тётя, глядя ему в глаза, — как тебе не стыдно просить у меня денег?

За словами этими таилась скучная взрослая история. Впрочем, сообщим, что дядя «вёл дела дорогой Летти», сам не работал, тратил очень много на бренди и сигары и добился того, что она стала много беднее, чем тридцать лет назад.

— Душенька, — сказал дядя, — пойми, у меня непредвиденные расходы. Будь человеком… Мне надо принять одно… э… лицо…

— Это кого же? — спросила тётя.

— Очень важную гостью. Она, понимаешь ли, появилась… э… неожиданно…

— Что ты мелешь! — воскликнула тётя. — Никто не звонил в дверь.

Тут дверь распахнулась, и тётя не без удивления увидела огромную женщину в роскошных одеждах без рукавов. Глаза у великанши сверкали.

Глава седьмая. Что случилось перед домом

— Сколько мне ждать колесницу, раб? — прогрохотала колдунья.

Дядя Эндрю сжался. Теперь, при ней, он немедленно забыл, что думал перед зеркалом. Но тётя Летти поднялась (матрас она чинила, стоя на коленях), вышла на середину комнаты и холодно спросила:

— Разреши осведомиться, Эндрю: кто эта особа?

— Знат-т-т-тная ин-н-ностранка, — ответил тот. — Исключ-ч-чительно…

— Какой вздор! — сказала тётя и, обернувшись к колдунье, воскликнула: — Вон из моего дома, бесстыжая тварь! Не то вызову полицию.

Колдунью она приняла за циркачку, голые руки — не любила.

— Кто это? — брезгливо спросила королева. — На колени, несчастная, не то сотру в порошок!

— Прошу обходиться в моём доме без таких выражений! — запальчиво произнесла тётя.

Королева стала ещё выше (или дяде Эндрю показалось). Глаза её горели. Она подняла руку, как тогда, в своём королевстве, и произнесла слово… но ничего не случилось, только тётя, тоже брезгливо, заметила:

— Так… Она ещё и пьяна… Язык не слушается.

Наверное, колдунье стало очень страшно, когда поняла, что в нашем мире заклятье не действует, но она этого не показала. Нет, она кинулась вперёд, схватила тётю буквально за шкирку (должно быть, за какую-нибудь отделку на платье), подняла как можно выше и швырнула словно куклу. Пока тётя летела, служанка (которой выпало на редкость интересное утро) заглянула в дверь и сказала: