Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях

Всё, что они видели за дверью, было удивительным, но ещё удивительнее было увидеть тёплый дневной свет, голубое небо, цветы под ногами и смех в глазах Аслана.

Он быстро обернулся, припал к земле, хлестнул себя хвостом и бросился вперёд, на запад, как золотая стрела, крикнув через плечо:

— Дальше вверх и дальше вглубь!

Но разве мог кто-то за ним угнаться? И они потихоньку направились следом.

— Итак, — сказал Питер, — ночь пала на Нарнию. Люси, ты плачешь? Когда мы все здесь и Аслан ведёт нас?

— Не останавливай меня, Питер, — ответила Люси. — Аслан не стал бы. Я знаю, я уверена, тут нет ничего дурного — оплакивать Нарнию. Подумай обо всех, кто остался — мёртвый, замёрзший — там, за этой дверью.

— Я надеялась всей душой, — сказала Джил, — что она будет всегда. Наш мир не может. Я думала, Нарния может.

— Я видел её рождение, — промолвил лорд Дигори. — Не думал, что доживу и увижу её смерть.

— Государи, — сказал Тириан, — леди правы, что плачут. Я плачу и сам. Я видел, как умирала моя мать. Какой мир, кроме Нарнии, я знал? Не стойкостью, но великой неучтивостью было бы не оплакать её.

Они пошли прочь от двери, от гномов, всё ещё сидевших кружком в своем воображаемом хлеву. Они шли, говорили о старых войнах, о днях мира, о древних королях и всей славе Нарнии.

Псы бежали рядом, но говорили мало — нужно было всё обнюхать. Они бегали кругами взад-вперёд и нюхали, нюхали, пока не начали чихать. Вдруг что-то их взволновало и они заспорили:

— Да, это он.

— Нет, не он.

— Я об этом и говорил — каждый почует.

— Убери-ка нос, дай я понюхаю.

— Что там, двоюродные братья мои? — спросил Питер.

— Тархистанец, государь, — в один голос пролаяли псы.

— Где же? Покажите! Как бы он ни встретил нас, мы будем ему рады.

Псы бросились вперёд, потом примчались назад, причём так быстро, будто от этого зависела их жизнь, и с громким лаем сообщили, что это действительно тархистанец. (Говорящие псы, совсем как обычные, ведут себя так, словно всё, что делают, невероятно значительно.)

Друзья последовали за псами. Молодой тархистанец, сидевший под каштанами у чистого ручья — это был Эмет, — тут же встал и, церемонно поклонившись, сказал Питеру:

— Сударь, я не знаю, друг вы мне или враг, но и то и другое — честь для меня. Разве не сказал поэт, что доблестный друг — величайший дар, а доблестный враг — дар не меньший?

— Сударь, — ответил Питер, — есть ли нужда нам враждовать?

— Расскажите, кто вы и что с вами случилось, — попросила Люси.

— Наверное, это долгий рассказ. Давайте попьём и присядем, — пролаяли псы. — Мы совершенно выдохлись.

— Ещё бы, мчались всю дорогу сломя голову, — сказал Юстас.

Итак, люди уселись на землю, собаки с шумом напились из ручья и тоже уселись, часто дыша и свесив языки, и только Алмаз остался стоять, полируя рог о белую шкуру.

Глава пятнадцатая. Дальше вверх и дальше вглубь!

— Знайте, о доблестные короли, — начал тархистанец, — и вы, о леди, чья красота озаряет Вселенную: я Эмет, седьмой сын Харфы-тархана из города Ташбаана, что к западу от пустыни. Я пришёл в Нарнию позже многих, отряд наш в двунадесять и девять копий вёл Ришда-тархан. Услышав впервые, что поход наш на Нарнию, я возликовал, ибо много слышал о вашей стране и жаждал встретиться с вами в битве, но едва узнал, что мы должны вырядиться торговцами (какой позор воину и сыну тархана!), что мы должны лгать и хитрить, радость покинула меня. Только худшее было впереди — нам велели прислуживать обезьяне. Обезьяна же объявила, что Аслан и Таш — это одно, и мир потемнел в моих очах, ибо с детства я служил богине с великим желанием познать её глубже и, быть может, когда-нибудь взглянуть ей в лицо. Но имя Аслана было мне ненавистно.

Вы видели, нас собирали перед лачугой с соломенной крышей, ночь за ночью, и разжигали огонь, потом обезьяна выводила из лачуги кого-то на четырёх ногах, но разглядеть его я не мог. Все люди и все звери кланялись ему и воздавали почести. Мне казалось, что обезьяна обманывает Ришду, ибо то, что выходило из хлева, не было ни Таш, ни каким другим богом. Я стал внимательно наблюдать за тарханом и слушать каждое его слово и понял, что он тоже не верит. Он верил в Таш не больше обезьяны, ибо, если бы верил, как посмел бы насмехаться над ней?