Хроники Раскола

— А кто расплатиться за ошибку отца, не разобравшегося, что творится на душе его ребенка? В отличие от тебя, дорогой братец, твой сын никогда не обвинял в своих промахах других.

— Довольно, Марелон. Ты забываешься!..

Я собрался с силами и наконец вынырнул из омута сна.

Поморщился. Свет проникал сквозь откинутый полог, слепил глаза, превращая замершего у входа дракона в неясную тень.

— Очнулись?

Солнце высоко висело над горизонтом, заливая истоптанную копытами, изуродованную магией степь. Несколько повозок, запряженных меланхоличными волами, катились по полю, собирая мертвых.

Игнорируя боль в потревоженных ранах, я уселся, скрестив ноги, на набитом соломой матраце — кто-то заботливо перенес меня и даже укрыл тонким шерстяным пледом. Положил скованные руки на лодыжки. Оперся спиной о столб, у которого провел несколько не самых приятных часов. Хмуро, испытующе взглянул на Ровера.

— Намереваетесь продолжить вчерашние... забавы, эсса Лэргранд?

— В произошедшем вчера вините себя и собственное упрямство, — сухо отозвался дракон. Он посторонился, пропуская двух женщин: служанку, поспешившую бросить поднос на пол и уйти, и целительницу. При запахе еды меня замутило, но я понимал необходимость беречь силы.

— У вас один час, — предупредил эсса, задвигая полог.

Жрица кивнула, показывая, что услышала. Я, слегка наклонив голову, наблюдал за скупыми отточенными движениями. Лекарка вытащила из сумки, расставила перед собой склянки, принялась намешивать в ступке зеленоватую едко воняющую мазь. Она молчала, полностью сосредоточившись на немудреном занятии, и даже не смотрела в мою сторону.

Минуты осыпались одна за другой.

Закончив с приготовлениями, жрица, по-прежнему не поднимая глаз, принялась легкими прикосновениями наносить лекарство на кожу — умело, устало и совершенно равнодушно, будто перед ней находился предмет интерьера. Сколько я не пытался, мне не удавалось поймать ее взгляд.

— Как вас зовут?

Она безучастно и методично обрабатывала раны. Холодные прикосновения лишали чувствительности, а вместе с ней уходила боль.

— Как вас зовут? Если у меня появится возможность отблагодарить вас, я хотел бы знать имя той, чьему милосердию обязан исцелением.

На этот раз она ответила.

— Я надеюсь, вы еще проклянете мое милосердие, командор. Повернитесь.

Завершив работу, она так же отстраненно собрала лекарства и удалилась. Я проводил взглядом гордо выпрямленную спину, острые расправленные плечи, в чьих линиях сквозил неприкрытый вызов, потянулся к плошке с едой. Вкуса пищи я не ощущал, бездумно пережевывая и глотая.

Вернулся эсса Лэргранд. Принес сверток с одеждой

Длинная цепь свернулась кольцами на земле, короткая по-прежнему соединяла кандалы на запястьях оскорбительным напоминанием о моем бесправном положении. Плащ пришлось накинуть прямо на голые плечи и зашнуровать на груди, чтобы не сваливался.

— Альтэсса приказал доставить вас в Капитолий, — плотная повязка легла на глаза, погружая мир в непроглядную тьму. — Надеюсь, вы… или лорд Кагерос не создадите мне проблем. Последствия будут… непривлекательны.

Я промолчал. Цепкие паучьи пальцы схватили под локоть, направляя к выходу. В лицо ударил ветер с полей, принес влажное дыхание реки, пьянящий аромат цветов, сладковатый запах навоза и мертвечины. Я замешкался, «посмотрел» в небо, ощущая тепло солнечных лучей на коже. Шелестела трава, фыркала лошадь, запряженная в повозку. Чуть слышно дышал присоединившийся к нам эскорт.

— Зверь...

Подчиняясь прикосновению, я пошел вперед. По спине колючими мурашками бежал шепот — испуганный, растерянный, недоверчивый, торжествующий.

— Демон льда... Зверь... Демон льда пал!

***

Что чувствует вещь, которую везут из одного места в другое? Сожалеет ли о брошенном позади доме, привычном, а потому внушающем чувство спокойствие и защищенности, лежавших рядом товарках, с которыми хорошо помолчать о своем, вещичьем? С надеждой и нетерпением ждет конца путешествия, чтобы познакомится с новым миром, где ей отныне предстоит обитать? Скучая, считает дорожные версты? Или же ничего, потому как глупо приписывать обычной вещи человеческие чувства.

Что чувствует дракон, с которым обращаются как с вещью — ценной и хрупкой, но не заслуживающей иного, кроме равнодушного удовлетворения насущных потребностей в тепле, отдыхе и пище?

Дни сливались в один затянувшийся сон, наполненный скрипом рессор, фырканьем лошадей, приглушенными смехом и разговорами снаружи кареты, из которых иногда удавалось разобрать пару слов. В моем присутствии конвоиры по большей части молчали, ограничиваясь редкими распоряжениями, завуалированными под вежливые просьбы.

Повязку с глаз не снимали даже ночью. В Пламени птенцам приходилось тренироваться жить вслепую и даже вести бой, но никогда до этого я не лишался зрения на столь длительный срок. Я начинал лучше понимать Вьюну, обреченную на вечное прозябание во тьме.