Хроники Раскола

Лишенный и человеческого зрения, и магического, я тем не менее ощущал, как сидящий напротив эсса Лэргранд смотрит на меня — тяжело, пристально, не мигая… с неприязнью, а не привычным безразличием. Невольно поежился, плотнее запахнул плащ, прячась то ли от взгляда дракона, то ли от запоздалых угрызений совести.

Марелон был наставником многих. И Ровера тоже.

***

— Снимите повязку, — приказал эсса Лэргранд. Помолчал и добавил. — Наслаждайтесь видом, командор Риккард. Вряд ли вам снова доведется узреть Капитолий на рассвете.

Ровер обманул: до рассвета было не меньше часа, но даже слабых отблесков хватило, чтобы выдавить слезы из привыкших к постоянной тьме глаз. Я сморгнул, прильнул к окну, жадно вцепившись в возвращенное мне драгоценное сокровище — мир форм и красок.

На фоне серо-желтого, как старая скатерть, неба вздымались грозные силуэты башен с острыми шпилями — двадцать и еще шесть надежных часовых, защищающих спокойный сон прячущихся за трехсаженным барьером горожан.

Дорога то ныряла в низину, и тогда башни исчезали за колышущимися на склонах зарослями вереска и прозрачными липовыми рощицами, то взбиралась на вершину холма, позволяя опять любоваться великолепием приближающейся столицы.

Крепостные стены раздавались вширь, заполоняя горизонт, раскрываясь точно объятия — для кого-то давно не виденного друга, кому-то ждущего на лобном месте палача. Уже можно было различить арку ворот и тянущуюся под зубцами канву из… драконов. Свивающихся в фантасмагорическом танце змеев не удерживали ни цепи, ни клетки, но я снова ощутил безграничную тоску обреченных на вечное заточение узников, их незатихающую ярость и жажду свободы. Будто гранитные изваяния мечтали вырваться из цепких объятий удерживающего их камня, взмыть в зовущие небеса.

Капитолий — столица единого государства, символ могущества и сплоченности человеческих княжеств. Памятник мирному договору между людьми и кланами… Монумент унизительному падению Крылатых Властителей и бесправному существованию их потомков!

Город, чьи древние бастионы четыре года назад я дерзко намеревался захватить и разрушить до основания, уничтожить само упоминание о проклятой Империи!

Западные ворота — двухсаженные створки из арконского дуба и закаленного железа — услужливо распахнулись. Колеса кареты грохотали по булыжной мостовой, будя чутко спящих обывателей.

Долгое путешествие подошло к концу. Мне было предназначено войти на улицы Капитолия не победителем, но лишенным надежд и иллюзий побежденным. Впереди, в высящемся над домами горожан и лавками ремесленников величественном и угрюмом храме Ареопага, плененного Демона льда ждали последний суд и приговор.

Глава пятнадцатая. Смерть

Небо за забранным решеткой окном выцветало, теряло краски, обращаясь в застиранную простыню. В вышине парили две едва различимые черные точки. Если напрячь воображение, можно было представить, что это драконы.

Семь недель. Прошло семь недель с тех пор, как меня заточили в северной башне Ареопага. И практически три месяца после разгромного поражения у Черной реки.

Будущее выглядело таким же неясным и беспросветным, как туманы Бухты Мертвецов. Новости не доходили.

Удалось ли спастись Вьюне? Или подобно мне она заперта в камере-келье, возможно, даже в соседней, отрезанная и от внешнего мира, и от мира снов? Одна в своей кромешной безысходной тьме.

Я в отчаяние зажмурился. Мысли о бедственном положении возлюбленной сводили с ума. Я должен верить, что у нее все хорошо. Повелитель Запада не тот дракон, что позволит себя легко поймать.

Я постарался отвлечься. Что сейчас творится в подлунных королевствах? Побеждают ли по-прежнему войска Совета, или Кагеросу удалось переломить ситуацию? Какая участь постигла моих товарищей, попавших в плен?

Что ждет меня самого?

Неизвестность угнетала. Минуты, проведенные в тесной комнатушке, тянулись медленно, как патока, выводили из себя однообразием. Я успел возненавидеть и голые, покрытые известкой стены, и узкий продавленный лежак — единственную мебель. Все, что мне позволили, — наблюдать за монотонным пейзажем из окна; потеряв самообладание, метаться по комнате, подобно дикому зверю в клетке — пять шагов туда, пять шагов обратно. Или дремать — погружаться в тяжелый липкий сон без сновидений. Скованный блокираторами, я ощущал себя больным. Увечным.

Вспомнился старик Вирскай, потерявший силу в результате неудачного эксперимента с аурой. Я невольно поежился. Лучше умереть, чем провести всю жизнь калекой, лишенным крыльев.

Легкий сквозняк мазнул холодком по шее. Дверь зашелестела, пропуская первого за недели посетителя. С тех пор, как очутился здесь, единственным, кого я видел, была усталая погруженная в себя старуха, приносящая по утрам еду.

Я молча, ожидая, смотрел в глаза стоящего напротив мужчины, не способный прочитать, какие чувства скрываются за хрупкой ледяной коркой. Выслушает ли он меня теперь?

Тишина вокруг уплотнялась, звенела все более напряженно.

— Забыл, как надлежит приветствовать своего Повелителя, tai-ho?